"Сергей Петрович Бородин. Костры похода (Звезды над Самаркандом, #2) " - читать интересную книгу автора

- Да во многих лицах! Они небось и в троицу не веруют?
- Бог един! - повторил Кара-ходжа.
- К единоверцам своим отослал бы - небось сам-то у хромоногого Тимура
уму-разуму научился, туда б и отпрысков своих отдал.
- Боязно: нет веры Тимуру.
- Разве что! А то послал бы.
- Нет веры Тимуру! Сердит Тимур-Аксак на моего государя.
- Не остыл за пять-то лет?
Кара-ходжа потоптался, все так же косясь в стену, и промолчал, но Василий
и сам хорошо знал, что оттого и бесприютен нынче Тохтамыш, что вышел из
доверия у Тимура, и, видать, надолго вышел; и в ту сторону заколодели
пути-дороги у самаркандского, у Тимурова выкормыша, и, видать, надолго
заколодели.
Василий кивнул куда-то в сторону, в угол, где подразумевалась западная
сторона:
- А то к Витовту послал бы, к Литве. Витовт Ольгердович мне тесть,
возрастом умудрен, твоему хану испытанный, полюбовный друг, поелику на
Ворскле-реке совместно побиты были от Едигея.
- Другим нет веры, великий государь, - одному тебе!
- Да с чего бы?
- Просит великого государя наш великий хан дары от него принять...
Кара-ходжа, вдруг засуетившись, обернулся: позади надлежало б стоять его
спутникам с дарами, да Тютчев оставил их за порогом, желая, чтоб беседа у
великого князя с гонцом протекала без лишних глаз.
Теперь боярин дал знак, и в сени вошли трое ордынцев, неся накрытый
богатой вышивкой небольшой подарок.
Кара-ходжа повторил:
- Дозволь, великий государь, поднести от Тохтамыш-хана памятку. Бедную,
бежецкую, да чем богат; молит не взыскать, принять.
- Какую уж памятку! - отмахнулся было Василий, но Кара-ходжа все кланялся,
и Василий слегка протянул руку к гонцу.
Кара-ходжа, согнувшись, поцеловал камею, вправленную в перстень на
указательном пальце Василия.
Затем, отступив, снял покрывало с ларца, и спутник поставил этот ларец на
руки Кара-ходжи, поверх покрывала. Так ханский дар был поднесен Василию.
В ларце оказалась золотая чеканная чаша, доверху наполненная переливчатым
байкальским жемчугом.
Глянув на чашу, Василий чуть побледнел и, прищурившись, разобрал часть
надписи, которую еще в юности он читал на этом древнем киевском золоте:
"Се чаша князя великого Галицкого Мстислава Романовича, а кто ее пьет,
тому во здравие, врагу на погибель".
Взятая Ордой в битве на Калке в тысяча двести двадцать четвертом году,
чаша эта была отбита у Мамая на Куликовом поле в тысяча триста
восьмидесятом. Дмитрий Иванович Донской отдал ее вкладом в Чудов монастырь
на оклад иконы, что стояла над могилой митрополита Алексея Бяконта. Да,
видать, не успел монастырь перелить чашу на оклад до Тохтамышева
разорения, увез чашу Тохтамыш из разграбленной ризницы снова в Орду.
Восемнадцать лет она дома не бывала, а вот она опять!
- Видать, забыл, где ю - Благодари хана за подношенье! - усмехнулся
Василий Кара-ходже. - А насчет ханских чад... что ж, так скажи: пускай