"Сергей Петрович Бородин. Костры похода (Звезды над Самаркандом, #2) " - читать интересную книгу автора

хитрили, вздрагивали, надували бока, когда им затягивали подпругу. Но
привычные руки быстро справлялись со всем, что не ладилось, и вскоре, по
строгому распорядку, уже все шли в общем потоке похода. А позади только
бесчисленные костры стана еще долго дымились в предутреннем тумане.
Мартовские рассветы над Азербайджаном разгорались погожими зорями, но
случалось, небо, так и не проглянув, темнело: порывистый ветер нагонял
тучи, и все вокруг вдруг пригибалось под упорным холодным ливнем, не
подвластным Повелителю Вселенной.
Людям радостна весенняя гроза, когда она рвет в клочья грузное зимнее
небо, омывает слежавшуюся за зиму землю, и, едва, поеживаясь, отойдут
мохнатые грозовые тучи, небо вспыхивает ликующей синью, смелее
распрямляются молодые травы и проглядывают первые листья на ветках.
Радостна людям весенняя гроза, прокатывающаяся, как властный зов,
поднимающий всю округу к земному торжеству, к первым песням, к первым
цветам.
Но в ту весну с гнетущей тоской жители всех окрестных стран прислушивались
к черной грозе, ползущей по весенним дорогам: что задумал скрытный Хромец,
уже не в первый раз, прищурившись, озирающий эти земли? Куда собрался? На
какую дорогу повернет своего коня?
Он молча ехал, а позади на десятки верст протянулось его воинство, его
обозы, кочевья.
Неподалеку за ним следовала его служебная сотня, десять юрт, где состояли
гонцы, писцы, толмачи-переводчики, ближние слуги. Впереди гонцов, поднятый
на древке копья, колеблемый ветерком, золотился лисий хвост - гонецкий
знак. На стоянках он вздымался над гонецкой юртой, и ночью, когда
вспыхивало пламя костра, лисий хвост вдруг являлся над юртой из тьмы
небес. У разных десятников и сотников были свои знаки, помогавшие среди
воинских тысяч быстро сыскать того, кто требовался.
Аяр степенно следовал среди других гонцов, ожидая, пока понадобится. На
время к ним поместили и отпущенника Хатуту, велев десятнику беречь адыгея,
за которым зорко приглядывал грузный великан в персидском панцире.
Все ждали, все гадали: зачем повелителю нужен этот адыгей? Хатута болел,
тяжко кашляя, и отмалчивался, когда великан или десятник заговаривали с
ним. Аяр, присматриваясь к юнцу, иногда пытался навести его на разговор:
- Адыгеи? Никогда не видал адыгеев. Что за народ?
Хатута не отвечал, отчуждался, но Аяр и не докучал ему, тут же
прикидываясь, что не спрашивает, а только размышляет вслух, принимался за
какое-нибудь дело - латать халат, скоблить каблук, штопать мешок. И порой
примечал, что теперь уже Хатута украдкой подглядывает за ним.
Так день за днем Аяр приручал адыгея, как пойманного зверька. От скуки, от
безделья приручал: нет человеку корысти от прирученного волчонка или от
этакого хилого заморыша. Однако Аяра подстрекало и любопытство: что за
мутная доля выпала Хатуте - отпустили, так пускай бы шел на все четыре
стороны, а буде собираются снова пытать, так незачем его лечить: слабый
человек доверительней, откровенней. Держали б среди узников, коих немало
гнали вслед за воинством, доколе дойдут до них руки властителей.
- Что в нем такого, в этом адыгее? И что это за народ?
Длинное-длинное, впалое, серое лицо. Длинный прямой нос с крутой горбинкой
над самыми ноздрями, словно кто-то подрубил этот нос. Когда же,
откашлявшись, Хатута разрумянивался и, казалось, веселел, его лицо