"Леонид Бородин. Год чуда и печали" - читать интересную книгу автора

Впереди, где ущелье словно сходило на нет, поперек ущелья
просматривалась другая гора, она казалась еще выше. А слева по каменистой
ложбинке мне навстречу прыгала по камням речушка, и как только глаза мои
притерлись к увиденному, слух заполнился журчаньем этого горного ручья,
бегущего куда-то за дом.
Вдоль этого ручья-речки, дальше по ущелью, стояли дома, причем один над
другим, между ними петляла и горбилась дорога и упиралась затем в большое
двухэтажное здание в глубине ущелья; я догадался, что это школа.
Левая сторона ущелья была ближе к нашему дому, и я снова окинул ее
взглядом всю от подножья до горизонта, который так непривычно висел над
головой. Тут я впервые испытал то чувство, которое сохранил на всю жизнь:
горы существуют для того, чтобы на них взбираться. Не помню, сколько лет
назад я последний раз забирался на какую-нибудь гору, но каждый раз, попадая
в горную местность, каждую гору, каждую скалу примериваю и оцениваю: здесь
бы уцепился, там подтянулся, тут перепрыгнул... И каждый раз, когда мне
встречается решительно неприступная гора или вершина, это волнует меня,
раздражает настолько, что может испортить настроение, хотя, наверно, для
альпинистов не существует недоступных вершин. Но я никогда не был
альпинистом, и покорение высоты при помощи веревок и прочих приспособлений
мне представляется таким же кощунством, как если бы залететь туда на
вертолете!
Тогда же, двадцать пять лет назад, все мое существо непосредственно
откликнулось этой жажде подъема, и я, сбежав с крыльца, прыгая с камня на
камень через речку, с ходу, с разбега начал забираться по склону ущелья, а
он оказался много круче, чем виделось с крыльца, и только несколько первых
шагов я сделал на ногах, затем уже на четвереньках, цепляясь за траву, мох,
кусты, карабкался по прямой, пока совсем не выдохся, запала моего хватило
едва ли на пятьдесят метров. Но когда остановился, выпрямился и развернулся
лицом к ущелью, высота, на которой оказался, так напугала меня - особенно
вид уменьшившихся домов, - что одышка перешла в спазмы. Я закачался и в тот
момент впервые в жизни познал противоречие между устремленностью души к
высоте и склонностью тела к падению. Я присел, вцепившись руками в мох, и
никак не мог оторвать взгляда от крутизны под ногами и какой-то объемной
пустоты передо мной. Но мне удалось наконец отвернуться, и я взглянул туда,
куда еще не смотрел. Та сторона, когда я стоял на крыльце, закрывалась
домом.
Поперек опрокинутого треугольника ущелья высоченной насыпью проходила
железная дорога, двухарочным мостом упираясь в самую горловину ущелья. Это
было красиво, но это что! Это ерунда! Вот что было дальше, за полотном, за
ущельем! Там было одно сплошное белое ничто!
В учебнике географии для пятого класса я уже видел картинку, как
представляли себе древние конец света. Чудак, высунув голову, видит за
пределами мира хаос в виде разбросанных вещей и предметов. Ужасно нелогично:
какой же это конец света, если там еще что-то есть! Если бы конец всего
действительно существовал, то он бы должен выглядеть именно так - сплошным
белым ничто. Конечно, я не первую минуту жил на свете и догадался, что это
туман! Но какой это был туман! Ведь чаще всего туман бывает клочьями,
сгустками, полосами; здесь же ровное белое молоко, оставив в отчетливой
яркости контуры склонов ущелья, сплошь до самого неба растворило в себе все,
что за ним было, и пребывало в покое, который, если абсолютный, то тоже,