"Леонид Бородин. Ловушка для Адама (повесть, Роман-газета 6 1996) " - читать интересную книгу автора

Петра, развалившегося в кресле цветной обшивки, в то время, как все прочие
задницы довольствовались круглыми, весьма жестковатыми
стульчиками-табуретами, по конструкции не позволявшими, к примеру, забросить
ноги на стол или хотя бы расслабиться настолько, чтобы подчеркнуть свою
персональную значимость, но обязывающими сидеть прямо, высвечивая тем самым
действительную роль хозяина дома...
В другом углу бункера стоял такой же столик с тремя такими же креслами,
что под Петром, но в тот угол, обставленный всяческой заморской техникой,
гости приглашались лишь после официальной, деловой части, и попытки
продолжить проблемные разговоры в условиях расслабленности пресекались
Петром категорически...
По выражению физиономий я понял, что "проблемные разговоры" в самом
разгаре. Суть проблемы, уже известной мне, была такова: ожидалось
поступление контейнеров с румынскими дубленками для областной номенклатуры.
Контейнеры должны были прибыть не на платформе, как обычно, а в
пломбированных вагонах, или в одном вагоне - эта часть информации
подтверждения пока не получила и потому оставляла в планах Петра некоторый
опасный люфт. От сортировочной станции продукцию предстояло отбуксировать в
тупик, что под самыми окнами диспетчерской, а затем после соответствующего
переоформления оттащить в подземный обкомовский пакгауз в сопровождении
приемщика - мужика, нам в общем-то хорошо известного, но неподкупного,
поскольку он давным-давно уже был куплен соответствующими официальными
органами, а всем известно, что нет более опасного субъекта в таких делах,
чем некто суперчестный, кому за честность заплачено...
Мы с Петром обсуждали приватно эту тему еще тогда, когда в мои сны не
приходила мама. Вопрос моего участия не обсуждался, оно подразумевалось само
собой, и теперь мне предстояло нанести своему другу форменный удар в спину,
поскольку роль каждого из нас в операции была незаменима. В своем решении
начать новую жизнь я был непоколебим, у меня просто не было выбора, и если в
течение последующего разговора я поддакивал Петру, то исключительно потому,
что не видел возможности вклиниться в деловое обсуждение своей, чужими
глазами глядя, смехотворной проблемы без того, чтобы не быть неправильно, а
то и оскорбительно понятым. Увлеченный тактическими и стратегическими
выкладками, Петр не замечал моего состояния, немногословность мою принимая
за готовность и согласие. Еще как-то пакостно подействовал коньяк, -
потащило, потащило... Мысли скисали, едва вызрев, лень опутала душу, и я
поплыл, словно в поддавки играя сам с собой. Юлька подвернулась под руку,
мысленно я отсек руку, соблазняющую меня, и почувствовал сильную боль,
правда, в затылке, потому что в действительности рука моя проделала нечто
неприличное с Юлькиным задом, и она треснула меня чем-то подручным по
голове... Впрочем, это было уже за другим столиком, то есть после того, как
завершилась деловая часть встречи, были приняты нужные решения, и я принятию
этих решений никоим образом не воспротивился, то есть струсил, поленился и
безусловно усугубил ситуацию, так как теперь не рано, а именно поздно должен
был поставить Петра в известность о своей новой жизни...
Юлька - влюбленная душа, почувствовала мое состояние, и когда я не
очень уверенно поднялся за ней по лестнице в кухню, спросила, глядя в упор
своими хорошими, несовершеннолетними глазами:
- Ты сегодня чего это такой?
- Тебе когда восемнадцать?