"Леонид Бородин. Ловушка для Адама (повесть, Роман-газета 6 1996) " - читать интересную книгу автора

- Через два... полтора...
- Долго...
- И давно ты такой правильный? У нас, между прочим, на весь класс
четыре девственницы.
- И ты в том числе?
Как-то уж слишком многозначительно посмотрев на меня, поправила на моей
рубашке воротничок, тряхнула челкой, отвернулась.
- Все эти ваши дела с Петькой плохо кончатся. Да? Каблуков - упырь,
Вася - мешком стукнутый... Сплошной дурдом... Петька вчера пистолет
смазывал... Допрыгаетесь... Со мной тогда что?
- Богатой невестой останешься, - вот уж воистину сморозил я.
- Не надо, - прошептала она. - Ты ведь в общем-то хороший человек...
Однажды уловив брошенный на меня взгляд Юльки, Петр сказал коротко и
определенно: "Сестренка - табу!" Он так это хорошо сказал, что я начисто
перестал воспринимать ее как существо женского пола. Сейчас "пол" врезал по
моим проконьяченным мозгам, и, не будь я озадачен первостепенной проблемой
выяснения отношений с Петром, поддался бы и дров наломал поленницу, и бедную
мою маму не вспомнил бы, вот ведь напасть какая - "пол" - скотство и
постыдство...
Ангелы небесные, не содрогающиеся нутром от зова животного инстинкта
продолжения рода, как же легко парится вам в космических эфирах, как светло
думается, как вольно дышится, как страстно любуется вами Отец ваш
Пресветлый! Разве совместима подлинная любовь с инстинктом, разве возможна
она для двуногого лукавого существа, именуемого человеком?
С другой стороны, насколько мне известно, не сохранилось в истории
восторженных отзывов о духовных качествах кастратов и скопцов, так что
воздержимся от зависти к ангелам и попробуем если не обуздать инстинкт, то
хотя бы взять его под контроль, или я не венец творения!
Спускаясь за Юлькой назад в комнату-бункер, я чувствовал себя подлинно
нравственным человеком, которому не чуждо ничто человеческое и вместе с тем
открыто и доступно наслаждение искусством остепенения того самого
человеческого, чем не грешны и замечательны Ангелы небесные, пускай себе
витающие в иных измерениях, то есть подальше от нас. Ритмы мамонтовой эпохи
грохотнули по стенам и потолку и чуть не сшибли меня, неустойчивого, с
последней ступеньки, не наткнись я головой на Юлькину спину, не обхвати
ее... Дурочка неправильно поняла меня, одеревенела, застыла, не
оборачиваясь, такая теплая, такая ручная, только я уже не тот, что был
минутой раньше, не просто гомо, но еще и сапиенс, я просопел ей в ухо:
"Пардон!" - и оттолкнул от себя. Где-то в пространствах черных дыр мама
благодарно улыбнулась мне.
Ритмы вдруг прервались, как заткнулись, это Петр, увидев меня,
приветствовал ловкими махинациями с кассетами, и через мгновение комната
заговорила лунным языком, когда-то подслушанным и записанным великим
косматым немцем. Ну как после всего этого мне с Петром объясниться! Ведь не
просто друг, но истинное двуголосие, симфония душ, по фантастической
случайности оказавшихся однажды в одно время, в одном-единственном месте, на
одном квадратном метре между квазиквадратов пустынь, где хоть глотку надорви
воплем отчаяния, кроме эха ни хрена... Тогда я обязан ответить на два
вопроса: что есть с точки зрения абсолютной, именно так - абсолютной морали
мое намерение отказаться от участия в намеченной НАМИ акции? Это первый