"Герман Борх. 1918 - Хюгану, или Деловитость (Лунатики #3) " - читать интересную книгу автора

позволено принимать пищу на кухне, за одним столом с неразговорчивым
пастором, Никто не вспоминал о его бегстве, и ситуация очень смахивала на
испытательный срок, который не вызывал у Хугюнау положительных эмоций, Он
начал уже даже раздумывать над тем, чтобы, вопреки относительной
безопасности, отказаться от этого убежища и продолжить свой опасный путь,
как вдруг - это случилось на восьмой день после его прибытия - он
обнаружил в своей клетушке гражданский костюм. Пастор сказал, что он может
взять его и в его воле выбрать, уйти или остаться; но только содержать его
он больше уже не может, хлеба и так не хватает. Хугюнау решил отправиться
дальше, и когда с его языка уже готовы были сорваться слова благодарности,
пастор опередил его: "Hai'ssez les Prussiens et les ennemis de !a sainte
religion. Et que Dieu vous benisse" (Ненавидьте пруссаков и врагов святой
веры. И да благословит вас Господь (фр.). Он поднял два благословляющих
перста, перекрестил его, и глаза на костлявом крестьянском лице пастора
пылали ненавистью.
Выйдя из пасторского дома, Хугюнау понял, что речь теперь идет о
разработке хорошего плана бегства, Если раньше он частенько ошивался возле
высоких командных инстанций, где можно было легко затеряться в массе солдат,
то теперь это становилось невозможным. В принципе гражданская одежда его
стесняла; она словно напоминала о необходимости вернуться к мирной
повседневной жизни, и то, что по требованию пастора он надел ее, казалось
ему сейчас глупостью. Это было вмешательством постороннего в его личную
жизнь, а личная жизнь далась ему ох какой дорогой ценой. Даже если он и не
считал себя принадлежащим к кайзеровской армии, то как дезертир из этой
армии он был связан с ней своеобразным, даже можно сказать отрицательным
образом, и уж, вне всякого сомнения, он принадлежал войне, о существовании
которой ему было прекрасно известно, Хугюнау удавалось сдерживать свои
эмоции, когда в столовых и кабаках люди ругали войну и газеты или
утверждали, что газеты куплены Крупном для того, чтобы продлить войну. Ведь
Вильгельм Хугюнау был не только дезертир, он был коммерсант, и он восхищался
всеми фабрикантами, поскольку те производили товары, которыми остальные люди
торговали. Так что если Крупп и угольные бароны купили газеты, то они знали,
что делают, и это целиком и полностью их право, точно так же, как его
собственное право состояло в том, чтобы носить форму, пока его это
устраивало. А значит, ничто не говорило в пользу того, что следует
возвращаться в глубокий тыл, куда с помощью своего гражданского костюма
хотел отправить его этот пастор, ничто не говорило в пользу того, что
следует возвращаться в те родные края, где нет передышки и где царят будни.
Так что он решил оставаться в зоне фронтовых тылов. Он направился на
юг, избегал городов, заглядывая в деревни, прошел через массив Хеннегау,
добрался до Арденн. Тогда война уже во многом потеряла свою правильность, и
за дезертирами не гонялись по пятам столь сурово, как это было прежде,-- их
развелось слишком уж много и не хотелось это признавать. Но таким положением
дел еще не объясняется тот факт, что Хугюнау удалось непойманным
выскользнуть из Бельгии; это объясняется скорее интуитивным чувством
опасности, с которым он перемещался в этой полной опасностей зоне: вышагивал
в кристально чистом воздухе ранней весны, он шагал, словно накрытый куполом
беззаботности, изолированный" от мира и все-таки находясь в нем, и он не
очень задумывался надо всем этим. С Арденн он вышел на немецкие земли,
оказался в мрачноватом Эйфеле, где еще правила бал зима, что затрудняло