"Герман Борх. 1918 - Хюгану, или Деловитость (Лунатики #3) " - читать интересную книгу автора

бесконечных дней Людвиг Гедике напоминал младенца (каким он был сорок лет
назад), охваченный необъяснимым желанием и совершенно не ощущающий этого
желания. Обладай он такой способностью, то наверняка захныкал бы в поисках
материнского молока, и, действительно, вскоре настало время, когда он начал
жалобно хныкать. Впервые это случилось во время перевозки и на слух
воспринималось как непрерывное хныканье новорожденного; никто не хотел
лежать рядом с ним, а как-то ночью один из соседей даже запустил в него
чем-то. Иногда думали, что он в итоге загнется с голоду, поскольку у врачей
не было никакой возможности вливать ему питательную смесь. Факт,
свидетельствующий о том, что в нем теплилась жизнь, не поддавался никакому
объяснению, а предположение старшего полкового врача Куленбека, из которого
следовало, что тело живет за счет всей вжатой под кожу крови, едва ли
заслуживало того, чтобы называться мнением, не говоря уже о том, чтобы быть
теорией, Особенно исхудала нижняя половина тела. Его обворачивали холодными
компрессами, но невозможно было узнать, приносят ли эти процедуры
облегчение. Да, вероятно он больше и не страдал столь сильно, поскольку
хныканье стало постепенно затихать, Но через несколько дней оно
возобновилось с еще большей силой: казалось-- или можно себе просто
представить, что казалось,-- будто Людвиг Гедике по кусочкам получает
обратно свою душу и что каждый из таких кусочков приносится к нему на волне
мук. И так было, должно быть, на самом деле, хотя невозможно было ничем
подтвердить, что боль разорванной на атомы и изуродованной души, которой
приходилось снова собираться в одно целое, была сильнее, чем любая другая
боль, ужасней, чем боли головного мозга, сотрясающегося от постоянно
повторяющихся судорог, невыносимей, чем все телесные муки, сопровождающие
этот процесс.
Так и лежал ополченец Гедике в своей кровати на накачанных воздухом
резиновых кольцах, и когда в его истощенное тело, в которое невозможно было
проникнуть по-другому, медленно вводили питательные клизмы, собиралась его
душа - непонятно для старшего полкового врача Куленбека, непонятно для
обер-лейтенанта медицинской службы Флуршютца, непонятно для медсестры
Карлы,-- в муках собиралась его душа в то, что называлось его "Я".
Проснулся Хугюнау рано: он ведь человек старательный. Приличная
комната, а не клетушка, как у того пастора; хорошая постель. Хугюнау
потянулся, затем попытался сориентироваться в окружающей его
действительности.
Гостиница, Рыночная площадь, там дальше - ратуша.
Его, собственно, многое могло подвигнуть на то, чтобы возобновить
нормальную жизнь там, где ее течение прервалось; были моменты, заставляющие
его взяться за выполнение коммерческих обязанностей и в качестве посредника
в торговле маслом и изделиями из текстиля собирать деньги прямо на улице. А
то, что он с таким отвращением отмахнулся от мыслей о тоннах масла, мешках с
кофейными зернами и текстилем, неприятно поразило его самого, то есть
человека, который с подростковых лет только то и делал, что говорил и думал
о деньгах и коммерции, это действительно не могло не поразить. Странным
образом в памяти снова всплыли воспоминания о школьных каникулах. Хугюнау
предпочел сосредоточиться в своих мыслях на городе, в котором пребывал,
За городом раскинулись виноградники. Некоторые из них заросли
сорняками. Хозяин погиб или в плену, Справиться с этим хозяйка не в
состоянии. Или шляется с кем-нибудь другим. Кроме того, государство держит