"Юхан Борген. Избранные новеллы" - читать интересную книгу автора

Ветер уже не шелестит в кронах лип, только шепчет. И солнечный свет
теперь лежит только на них, только вверху, уже не внизу, на взгорке.
Тут-то и совершается перемена, прежде всего в запахах: зелень
благоухает зеленью, сухой краской пахнет от дома, из подвала тянет смолой,
свежей землей - из-под смородинного куста, мочевиной - от муравьев на пне,
похожем на крышку от трухлявого деревянного столика.
Но сильнее всего пахнет жимолость, что в щедром великолепии взбирается
по стене; верхние листья ее изогнуты, будто лепестки венецианского стекла на
лампе в гостиной, а сладкий кисловатый аромат исподволь проникает в душу и
однажды - давным-давно - породил слово, которое вслух произнес для себя
мальчик: "грусть".
Тихо. Мальчик выходит из-под смородинного куста, из царства запахов
прохладной зелени и окунается в аромат жимолости, струящийся от стены.
Густой терпкий запах засасывает, затягивает, как сеть. Да, должно быть, так
чувствует себя рыба, когда вокруг стягивается невод, хоть петли еще не
сдавили голову и рыба не знает, что ей уже не уйти.
Жимолость вьется вдоль решетки из зеленых жердей, покрывающей стену
дома. Раз в два года решетку наращивают вверху, чтобы жимолость могла
когда-нибудь добраться по стенке до самой крыши. Теперь до крыши уже
осталось совсем немного.
Пока что отростки доползли до водосточной трубы под верандой на втором
этаже. Туда протянулась самая длинная жердь во всей решетке. Над ней уже
поднялись несколько одиноких цветков, растерянно глядят они вверх, где для
них больше нет никакой опоры.
Сегодня мальчик решил забраться туда, на самый верх. Повиснуть на кишке
водосточной трубы под верандой, постараться закинуть на нее ногу,
подтянуться и влезть на веранду, где распахнута дверь в спальню родителей.
Подождать, пока они встанут после своего загадочного дневного отдыха и
спустятся вниз. Тогда он тоже прокрадется вниз вслед за ними. И это будет
его подвиг.
Все это запрещено по той простой причине, что шпалера, по которой
вьется жимолость, слишком хрупка и никак не рассчитана на то, чтобы по ней
лазили. Сколько уже раз мальчика ловили за этим нелепым занятием. Как только
не пытались образумить его: сердились, угрожали, разъясняли, что это опасно,
сулили награду или, напротив, порку, грозили сорвать со стены всю жимолость,
если он не прекратит раз и навсегда...
Он вовсе не какой-нибудь отчаянный сорванец, даже не смельчак. Сегодня
мальчишки решили нырять с самого высокого горного уступа на берегу. И он,
робея, не пошел с ними к морю. Он даже и с нижнего уступа не любит нырять
разве только заставят, но с верхнего нипочем не нырнет. Ни за что на свете.
У него кружится голова, и он ничего с этим не может поделать. Стыд, позор,
но он ничего не может с этим поделать. Он бы что угодно отдал, только бы
голова не кружилась, уж лучше на экзамене провалиться; он пытался втайне
условиться с господом богом: согласен, мол, провалиться, только бы голова не
кружилась. Но господь бог не согласился на сделку.
Когда зимой заболела сестренка, мальчику пришлось выдержать тяжкую
внутреннюю борьбу; одно из двух: пусть сестренка быстро поправится, а он
зато будет вечно бояться высоты, или же пусть сестренка проболеет еще
неделю, а потом, как знать, может, даже... умрет? Зато он избавился бы от
своей слабости...