"Хорхе Луис Борхес. Deutsches Requiem" - читать интересную книгу автора

Я родился в 1908 году в Мариенбурге. Две теперь уже почти угасшие
страсти - музыка и метафизика - помогли мне с достоинством и даже торжеством
перенести самые мрачные годы. Не сумею перечислить всех, кому признателен,
но о двоих умолчать не вправе. Это Брамс и Шопенгауэр. Многим обязан я и
поэзии: прибавлю к названным еще одно широко известное германское имя -
Вильям Шекспир. Вначале меня занимала теология, но от этой фантастической
науки (и христианской веры как таковой) меня навсегда отвадили Шопенгауэр -
с помощью прямых доводов, а Шекспир и Брамс - неисчерпаемым разнообразием
своих миров. Пусть же тот, кто, дрожа от любви и благодарности, замрет,
потрясенный, над тем или иным пассажем в сочинениях этих счастливцев, знает,
что и я, мерзостный, тоже замирал над ними.
Году в 1927-м в мою жизнь вошли Ницше и Шпенглер. Один автор XVIII века
* считает, что мало кому по нраву быть должником своих современников; чтобы
освободиться от гнетущего влияния, я написал статью под названием
"Abrechnung mit Spengler" **, в которой отметил, что самое последовательное
воплощение гех черт, которые этот литератор именует фаустианскими, - не
путаная драма Гёте ***, а созданная за двадцать вею нее поэма "De rerum
natura" ****. Тем не менее я воздал должное откровенности историософа, его
истинно немецкому (kerndeutsch) воинственному духу. В 1929 году я вступил в
Партию.
______________
* Речь идет о Сэмюэле Джонсоне.
** "Расплата со Шпенглером" (нем.).
*** Иные нации живут в полной невинности, в себе и для себя, подобно
минералам или метеорам; Германия - это всеобъемлющее зеркало вселенной,
сознание мира (Weltbewustsein). Гёте - прототип нашей вселенской
отзывчивости. Я не критикую его, но при всем желании не узнаю в нем
фаустианского человека модели Шпенглера.
**** "De rerum natura" - "О природе вещей", натурфилософское сочинение
энциклопедического характера Тита Лукреция Кара.

Не стану задерживаться на годах моего учения. Они мне достались
тяжелее, чем многим: не лишенный твердости характера, я не создан для
насилия. Однако я понял, что мы стоим на пороге новых времен и эти времена,
как некогда начальные эпохи ислама или христианства, требуют людей нового
типа. Лично мне мои сотоварищи внушали только отвращение, и напрасно я
уверял себя, будто ради высокой, объединившей нас цели мы обязаны жертвовать
всем личным.
Богословы утверждают, что, стоит Господу на миг оставить попечение хотя
бы вот об этой моей пишущей руке, и она тут же обратится в ничто, словно
вспыхнув незримым огнем. Никто, добавлю я, не смог бы существовать, никто не
сумел бы выпить воды или отломить хлеба, не будь всякий наш шаг оправдан *.
Для каждого это оправдание свое: я жил, ожидая беспощадной войны, которая
утвердит нашу веру. И мне было достаточно знать свое место - место простого
солдата этих грядущих битв. Я только боялся порой, что из-за трусости Англии
или России все рухнет. Случай - или судьба? - соткали мне иное будущее:
вечером первого марта 1939 года в Тильзите разразились беспорядки, о которых
не упоминали газеты; в улочке за синагогой мне двумя пулями раздробило
бедро, которое пришлось ампутировать **. Через несколько дней наши войска
вступили в Богемию; когда об этом объявили сирены, я полусидел на