"Хорхе Луис Борхес. Бессмертный" - читать интересную книгу автора

намерение научить его распознавать, а может, даже и повторять отдельные
слова. Собака и лошадь, размышлял я, способны на первое; многие птицы, к
примеру соловей цезарей, умели и второе. Как бы ни был груб и неотесан разум
человека, он все же превышает способности существ неразумных.
Дикарь был так жалок и так ничтожен, что мне на память пришел Аргус,
старый умирающий пес из "Одиссеи", и я нарек его Аргусом и захотел научить
его понимать свое имя. Но, как ни старался, снова и снова терпел поражение.
Все было напрасно - и принуждение, и строгость, и настойчивость.
Неподвижный, с остановившимся взглядом, похоже, он не слышал звуков, которые
я старался ему вдолбить. Он был рядом, но казалось - очень далеко. Словно
маленький, разрушающийся сфинкс из лавы, он лежал на песке и позволял
небесам совершать над ним оборот от предрассветных сумерек к вечерним. Я был
уверен: не может он не понимать моих намерений. И вспомнил: эфиопы считают,
что обезьяны не разговаривают нарочно, только потому, чтобы их не заставляли
работать, и приписал молчание Аргуса недоверию и страху. Потом мне пришли на
ум мысли еще более необычайные. Может, мы с Аргусом принадлежим к разным
мирам; и восприятия у нас одинаковые, но Аргус ассоциирует все иначе и с
другими предметами; и, может, для него даже не существует предметов, а
вместо них головокружительная и непрерывная игра кратких впечатлений. Я
подумал, что это должен быть мир без памяти, без времени, и представил себе
язык без существительных, из одних глагольных форм и несклоняемых эпитетов.
Так умирал день за днем, а с ними - годы, и однажды утром произошло нечто
похожее на счастье. Пошел дождь, неторопливый и сильный.
Ночи в пустыне могут быть холодными, но та была жаркой, как огонь. Мне
приснилось, что из Фессалии * ко мне текла река (водам которой я некогда
возвратил золотую рыбку), текла, чтобы освободить меня; лежа на желтом песке
и черном камне, я слушал, как она приближается; я проснулся от свежести и
густого шума дождя. Нагим я выскочил наружу. Ночь шла к концу; под желтыми
тучами все племя, не менее счастливое, чем я, в восторге, исступленно
подставляло тела животворным струям. Подобно жрецам Кибелы **, на которых
снизошла божественная благодать, Аргус стонал, вперив взор в небеса; потоки
струились по его лицу, и то был не только дождь, но (как я потом узнал) и
слезы. "Аргус, - крикнул я ему, - Аргус!"
______________
* Т. е. из области на востоке Греции.
** Кибела - в греческой мифологии - покровительница государственного
благосостояния, богиня плодородия. Иногда отождествляется с "матерью богов".

И тогда, с кротким восторгом, словно открывая давно утраченное и
позабытое, Аргус сложил такие слова: Аргус, пес Улисса. И затем, все так же,
не глядя на меня: пес, выброшенный на свалку.
Мы легко принимаем действительность, может быть, потому, что интуитивно
чувствуем: ничто реально не существует. Я спросил его, что он знает из
"Одиссеи". Говорить по-гречески ему было трудно, и я вынужден был повторить
вопрос.
Очень мало, ответил он. Меньше самого захудалого рапсода. Тысяча сто
лет прошло, должно быть, с тех пор, как я ее сложил.

IV