"Хорхе Луис Борхес. Новые настроения" - читать интересную книгу автора

о будущем, но и о прошлом1. Для такой связи понятия личности или множества
попросту ничего не значат. Первоначальный Кафка времен "Ве-trachtung" куда
меньше предвещает Кафку сумрачных легенд и беспощадных контор, чем, скажем,
Броунинг либо лорд Дансейни.
Буэнос-Айрес, 1951
-----------------------------------------------------------------------
* Комментированная антология китайской литературы (фр.). 1 Неузнавание
священного животного и его позорная или случайная гибель от руки
простолюдина - традиционные темы китайской литературы См. заключительную
главу "Psychologie und Alchemie", "Психологии и алхимии", Юнга (Цюрих,
1944), где приводятся любопытные причины.
** Издательство Оксфордского университета (англ.).
*** Страхи и сомнения (англ.).
**** Неприятные истории (фр.)


Борхес Хорхе Луис. Кеведо


Переаод Е.Лысенко

Подобно всякой другой истории история литературы изобилует загадками.
Ни одна из них не волновала и не волнует меня так, как странная ущербная
слава, выпавшая на долю Кеведо. В списках имен всемирно знаменитых его имя
не значится. Я потратил немало усилий, чтобы выяснить причину этого нелепого
упущения; однажды, на какой-то уже забытой конференции, я, как мне
показалось, нашел причину в том, что его суровые страницы не вызывают, и
даже не терпят, ни малейшей сентиментальной разрядки ("Быть чувствительным
означает иметь успех", - заметил Джордж Мур). Для славы, говорил я, писателю
вовсе не обязательно выказывать сентиментальность, однако необходимо, чтобы
его творчество или какое-нибудь обстоятельство биографии стимулировало
патетику. Ни жизнь, ни искусство Кеведо, рассуждал я, непригодны для
слащавых гипербол, повторение которых приносит славу... Не знаю, верно ли
мое объяснение; теперь я бы дополнил его таким: Кеведо по своим возможностям
не ниже кого бы то ни было, однако ему не удалось найти символ,
завладевающий воображением людей. У Гомера есть Приам, который лобзает руки
Ахиллеса, убийцы; у Софокла - царь, который разгадывает загадки и которого
судьба заставит угадать ужас собственной участи; у Лукреция - бесконечная
звездная бездна и вражда атомов; у Данте - девять кругов Ада и райская Роза;
у Шекспира - его миры насилия и музыки; у Сервантеса - счастливо найденная
странствующая пара, Санчо и Дон Кихот; у Свифта - республика добродетельных
лошадей и звероподобных йеху; у Мелвилла - Ненависть и Любовь Белого Кита; у
Франца Кафки - его разрастающиеся гнусные лабиринты. Нет такого писателя с
мировой славой, который бы не вычеканил себе символа; причем надо заметить,
символ этот не всегда объективен и отчетлив. Гонгора и Малларме, например,
живут в нашем сознании как типы писателя, усердно трудящегося над
недоступным для других произведением; Уитмен - как полубожественный
протагонист "Leaves of Grass"*.
Между тем от Кеведо остался только некий карикатурный образ.
"Благороднейший из испанских стилистов превратился в смехотворную фигуру", -