"Хорхе Луис Борхес. Cообщение Броуди" - читать интересную книгу автора

перечислил, можно сказать, что посетитель производил впечатление человека,
всякое повидавшего в жизни.
У меня в кабинете есть овальный портрет одного из моих предков,
участвовавших в войнах за независимость, и несколько стеклянных витрин со
шпагами и знаменами. Я показал ему - с краткими комментариями - эти
достославные реликвии. Он поглядывал на них будто лишь из вежливости и
дополнял мои объяснения не без апломба - думаю, неумышленного, просто ему
свойственного. Например, так:
- Верно. Бой под Хунином. Шестого августа, 1824-й. Кавалерийская атака
Хуареса.
- Суареса, - поправил я.
Подозреваю, что эта оговорка была преднамеренной. Он по-восточному
воздел руки и воскликнул:
- Мой первый промах и, увы, не последний! Я вожусь с текстами и путаю
все на свете. А в вас живет это увлекательное прошлое.
Он произносил "в" почти как "ф".
Такого рода лесть мне не понравилась. Книгами он заинтересовался
больше. Окинув названия почти ласковым взглядом, он, помнится, сказал:
- А, Шопенгауэр, который никогда не доверял истории... Вот это издание,
под редакцией Гризебаха, было у меня в Праге. Я думал состариться среди
книг - моих маленьких друзей, но именно история, воплощенная в одном идиоте,
вышвырнула меня из дому, из моего города. И вот я с вами, в Америке, в вашем
очаровательном домике...
Говорил он не очень правильно и торопливо, испанская шепелявость
сочеталась у него с заметным немецким акцентом.
Мы уже сели в кресла, и я подхватил его реплику, желая перейти к делу:
- Наша история более милосердна. Надеюсь скончаться здесь, в этом доме,
где и родился. Сюда мой прадед привез вон ту шпагу, повидавшую всю Америку,
здесь размышлял я над прошлым и писал свои книги. Кажется, можно сказать,
что я и не выходил никогда из этой библиотеки, но теперь наконец выйду,
чтобы отправиться в те земли, которые прекрасно знаю только по картам.
Улыбкой я сгладил свою, возможно, чрезмерную велеречивость.
- Вы намекаете на некую карибскую республику? - спросил Циммерман.
- Совершенно верно. Благодаря этой своей скорой поездке я имею честь
видеть вас у себя, - отвечал я.
Тринидад подала нам кофе. Я продолжал, твердо и медленно:
- Как вы понимаете, министр поручил мне переписать и снабдить
комментариями письма Боливара, случайно найденные в архиве доктора
Авельяноса. Эта миссия венчает, по счастливому стечению обстоятельств, труд
всей моей жизни, труд, который пишется, образно говоря, по велению крови.
И я с облегчением вздохнул, высказав то, что должен был высказать.
Циммерман как будто и не слушал меня; он смотрел на книги поверх моей
головы. Затем неопределенно кивнул и вдруг с пафосом вскрикнул:
- По велению крови! Вы - прирожденный летописец! Ваш народ шел по
просторам Америки и вступал в великие сражения, тогда как мой, затравленный,
едва вылез из гетто. У вас ваша история в крови, как вы прекрасно
выразились, и вам достаточно со вниманием слушать свой внутренний голос. Я
нее, напротив, должен сам ехать в Сулако и расшифровывать тексты, одни лишь
тексты, к тому же, вероятно, и неподлинные. Верьте мне, доктор, я вам
завидую.