"Хорхе Луис Борхес. Cообщение Броуди" - читать интересную книгу автора

сознания, для других - сложнейшее состояние, охватывающее сразу три времени:
вчера, сегодня и завтра, а для третьих - непрерывное чередование сновидений.
Говорить, что сеньора Хауреги прожила десять лет в неподвижном хаосе,
значило бы, наверное, впасть в ошибку. Каждый миг из этого десятка лет
скорее всего был только настоящим, без предыдущего или последующего, И не
надо слишком очаровываться настоящим, которое мы измеряем сутками и сотнями
листков бесчисленных календарей, своими целями и свершениями, - оно то самое
настоящее, черту которого мы переступаем каждое утро, перед тем как
проснуться, и каждую ночь, перед тем как заснуть. Каждый день мы дважды
становимся старейшей сеньорой.
Члены семейства Хауреги пребывали, как мы уже убедились, в несколько
ложном положении. Они верили, что принадлежат к аристократии, но люди
влиятельные их не знали; они были потомки героя, но учебники по истории, как
правило, его не упоминали. Правда, его имя носила улица, но эта улица,
известная очень немногим, затерялась где-то за Западным кладбищем.
Знаменательная дата близилась. Десятого января явился военный в
парадной форме, с письмом, подписанным самим министром, который сообщал, что
прибудет с визитом четырнадцатого. Хауреги показывали письмо всем соседям,
особо обращая их внимание на бланк и подпись министра. Потом зачастили
корреспонденты, готовившие материал для прессы. Им сообщали нужные сведения,
и по всему было видно, что они наслышаны о полковнике Рубио. Малознакомые
люди по телефону просили включить их в число приглашенных.
Все усердно готовились к великому дню. Натирали воском полы, мыли окна,
с люстр снимали чехлы, полировали красное дерево, чистили серебро из буфета,
переставляли мебель, открыли крышку фортепьяно в гостиной, чтобы показать
бархатную дорожку на клавишах. Люди сновали туда и сюда. Единственным лицом,
далеким суматохе, была сеньора Хауреги, которая, казалось, ни о чем не
ведала. Она улыбалась. Хулия с помощью горничной вырядила ее, словно
покойницу. Первое, что предстояло увидеть гостям при входе, был портрет
героя-полковника и справа, немного ниже, его шпагу, побывавшую с ним во
многих боях. Даже в самые трудные времена они не желали ее продавать и
мечтали принести в дар Историческому музею. Одна любезная соседка одолжила
им для такого случая горшочек с геранью.
Праздник должен был начаться в семь. Съезд гостей назначили на половину
седьмого, ибо знали, что никто не любит смотреть, как "зажигают свечи". В
семь десять не было ни души. И хозяева не без горечи рассуждали о том, чем
хороша и чем плоха такая непунктуальность. Эльвира, вменившая себе в правило
приходить в назначенное время, безапелляционно заявила, что заставлять людей
ждать - значит проявлять к ним неуважение. Хулия, повторяя слова своего
супруга, предположила, что опоздание - признак учтивости, ибо если так
поступают все, значит, это всем удобно и никто никого не торопит. В семь с
четвертью дом был полон. И весь квартал мог умирать от зависти при виде
автомобиля и шофера сеньоры Фигероа, почти никогда не приглашавшей своих
родственников, которые, однако, встречали ее с распростертыми объятиями,
дабы никто не заподозрил, что в последний раз они виделись на похоронах
епископа. Президент прислал личного адъютанта, очень любезного сеньора,
сказавшего, что ему выпала великая честь пожать руку дочери героя Серрольто.
Министр, скоро отбывший, прочитал яркую,
искусно составленную речь, где, правда, больше говорил о Сан-Мартине,
чем о полковнике Рубио. Старая женщина восседала в кресле, откинувшись на