"Хорхе Луис Борхес. Фунес, Помнящий" - читать интересную книгу автора

минут будет восемь часов, сын Бернардо Хуана Франциско." Голос был резким и
насмешливым.
Я был настолько задумчив, что разговор, который я только что
процитировал, не привлек бы моего внимания, если бы его не повторил мой
кузен, которого подвигло на это, я думаю, некоторая гордость и желание
показать себя безразличным к напыщенному ответу.
Он сказал мне, что парень на дорожке над нами - это некто Фунес,
известный своими странностями, такими как: необщительность и то, что он
всегда знал точное время подобно часам. Он добавил, что Иренео был сыном
Марии Клементины Фунес - женщины, которая была городской гладильщицей; его
отец, как говорят некоторые, был англичанином, урожденным О`Коннор, доктором
в соленых полях, хотя некоторые говорили, что его отец был объездчиком диких
лошадей или солдатом из провинции Эль Сальто. Иренео со своей матерью снимал
угол в сельском доме Лорелов.
В 85-86 годах мы проводили лето в городе Монтевидео. Мы вернулись во
Фрай-Бентос в 87 году. Естественно, я справлялся обо всех своих знакомых и,
в конце концов, о "хронометре Фунесе". Мне сказали, что его сбросила дикая
лошадь на ранчо в Сан-Франциско, и он безнадежно покалечен. Я помню
впечатление тревожного очарования, которое во мне вызвала новость:
единственный раз, когда я видел его, мы были верхом, возвращаясь из
Сан-Франциско, а он был на высоком месте. Со слов моего кузена Бернардо дело
звучало как сон, смешанный с элементами прошлого. Мне сказали, что Иренео не
встает теперь со своей койки, а смотрит неподвижным взглядом на фиговое
дерево на заднем дворе или на паутину. На закате он позволяет отнести себя к
окну. Он ведет себя гордо до крайности, притворяясь, что несчастье, которое
постигло его, было только на пользу... Дважды я видел его за железной
решеткой, которая неумолимо очерчивает его вечную тюрьму: один раз он был
недвижим, с закрытыми глазами; другой раз - также неподвижный, поглощенный
созерцанием сладко пахнущей веточки лаванды.
К тому времени я начал, не без некоторого бахвальства, методическое
изучение латинского языка. В моем чемодане были: "De Viris Illustribus"
Ломонда, словарь Куичерата, Комментарии Цезаря, разрозненные тома
"Естественной Истории" Плиния[4], что превышало, и до сих пор превышает, мои
скромные таланты как латиниста. Все в маленьком городке вызывает пересуды;
Иренео в своей маленькой ферме на окраине вскоре узнал о прибытии этих
необычных книг. Он послал мне цветистое, чопорное письмо, в котором он
вспоминал нашу встречу, к несчастью короткую, "в седьмой день февраля года
`84" и упоминал о славных услугах, которые оказал Дон Грегорио Хидо, мой
дядя, умерший в том же году, "двум отчизнам в славной кампании
Итузаинго[5]". И он просил на временное пользование любую из этих книг
вместе со словарем "чтобы быстрее понять исходный текст, поскольку я еще не
знаю латинского". Он обещал вернуть их в хорошем состоянии, почти
немедленно. Письмо было очень хорошо построено и безукоризненно;
правописание в стиле Андреса Белло: i вместо y, j вместо g. Сначала я,
естественно, предположил, что это шутка. Мой кузен заверил меня, что это не
так, что это особенность Иренео. Я не знал, приписать ли дерзость,
невежество или глупость той идее, что для освоения сложного латинского языка
не требуется другого инструмента, кроме словаря. Чтобы вывести его из
заблуждения, я послал Gradus ad Parnassum Куичерата и Плиния.
14 февраля я получил телеграмму из Буэнос-Айреса с просьбой немедленно