"Хорхе Луис Борхес. Заир" - читать интересную книгу автора

Я свернул за угол и издали по темноте, окутывавшей дом, догадался, что
лавка заперта. На улице Бельграно я взял такси. Спать совсем не хотелось;
одержимо, чувствуя себя почти счастливым, я думал о том, что нет не свете
вещи менее материальной, нежели деньги, ибо любая монета (скажем, монета в
двадцать сентаво) на деле представляет собой целый набор всевозможных
вариантов будущего. Деньги абстрактны, твердил я, деньги - это то, что
будет. Они могут стать загородной поездкой, а могут - музыкой Брамса, могут
обратиться картой, а могут - шахматами, или чашкой кофе, или поучением
Эпиктета о презрении к золоту; это Протей еще более переменчивый, чем Протей
с острова Фарос. Это время, которое невозможно предвидеть, время Бергсона, а
не жесткое время Ислама или стоиков. Детерминисты отрицают, что в мире могут
существовать отдельные друг от друга события, id est[2] что события могут
свершаться сами по себе, монета же символизирует для нас свободу воли. (Я и
не подозревал, что эти "мысли" специально плелись против Заира и были первым
проявлением его демонического влияния.) Устав от напряженного мудрствования,
я заснул, и мне приснилось, что я превратился в монеты, которые охраняет
гриф.
На следующий день я решил, что был пьян. И все-таки задумал избавиться
от монеты, так меня беспокоившей. Я стал ее разглядывать: ничего особенного,
разве что царапины, нанесенные ножом. Лучше всего было бы зарыть ее в саду
или спрятать где-нибудь в библиотеке, но мне хотелось сойти с ее орбиты. И я
надумал потерять ее. В то утро я не пошел в церковь Святой Пилар и не был на
кладбище, а поехал на метро к площади Конституции, оттуда - на Сан-Хуан и
Боэдо. Сошел, не размышляя, на станции Уркиса, пошел на запад, потом на юг;
не выбирая дороги, несколько раз сворачивал и наконец на улице, которая
показалась такой же, как все остальные, вошел в первую попавшуюся лавку,
попросил рюмку водки и расплатился Заиром. Щуря глаза за темными очками, я
старался не видеть номера домов и названия улиц. Перед сном я принял
таблетку веронала и ночь проспал спокойно.
До конца июня я развлекался сочинением фантастического рассказа. В
рассказе есть загадочные подмены: вместо слова "кровь" говорится "вода
меча"; вместо слова "золото" - "ложе змеи", и повествование ведется от
первого лица. Рассказчик - аскет, который отрекся от общения с людьми и
живет один в пустыне. (Гнитхейдр - называется это место.) За чистоту и
непритязательность жизни, которую он ведет, некоторые считают его ангелом;
однако это - свойственное верующим преувеличение, ибо не бывает людей
безвинных. Так и он, чтобы не ходить далеко за примером, зарезал
собственного отца, правда, тот был знаменитым ведьмаком, который с помощью
колдовства завладел несметными сокровищами. Уберечь сокровища от нездоровой
человеческой алчности - этой цели пустынник посвятил жизнь; денно и нощно он
бдительно охраняет их. Но скоро, быть может слишком скоро, бдению его придет
конец: звезды ему поведали, что уже выкован меч, который его сразит (Грам -
имя того меча.) С каждым разом все более выспренне превозносит он гибкость и
блеск своего тела; то упоенно говорит о чешуе, то сообщает, что сокровища,
которые он охраняет, - сверкающее золото и красные кольца. В конце мы
понимаем, что аскет - на самом деле змей Фафнир, а сокровища, на которых он
лежит, - сокровища Нибелунгов. Появление Сигурда обрывает повествование.
Я уже говорил, что, занявшись этой чепухой (в которую я, щеголяя
псевдоэрудицией, вплел стих из "Фафнисмаля"), я забыл о монете. Случалось,
ночами у меня возникала вдруг уверенность, что я могу забыть о ней, и я