"Хорхе Луис Борхес. Сад, где ветвятся дорожки" - читать интересную книгу автора

опасности быть узнанным, ибо на безлюдной улице чувствовал себя страшно
заметным и уязвимым. Помню, что попросил возницу остановиться, не доезжая до
центрального входа. Сошел с нарочитой, тягостной неспешностью. Я ехал до
местечка Эшгроув, но билет взял до более далекой станции. Поезд отходил
через считанные минуты, в восемь пятьдесят. Я заторопился: следующий будет
лишь в девять тридцать. На перроне людей почти не было. Я прошел ряд
вагонов; помню, видел там земледельцев, женщину в трауре, юношу,
погруженного в чтение "Анналов" Тацита; солдата, раненого и счастливого.
Вагоны, наконец, тронулись. Человек, которого я узнал, бежал за поездом до
конца перрона. Это был капитан Ричард Мадден. Подавленный, дрожащий, я
съежился на диване, подальше от окна, от опасности. Скоро моя подавленность
сменилась едва ли не злорадством. Я сказал себе, что дуэль началась, но я
шутя отвел первый удар, хотя бы на сорок минут, хотя бы по воле случая,
отбил атаку моего противника. И внушал себе, что эта скромная победа
является прообразом большой победы. Внушал, что не так уж она скромна, ибо
не будь чудесного интервала, подаренного мне расписанием, я был бы уже или в
тюрьме, или мертв. Внушал (посредством таких же софизмов), что мое слепое
везение доказывает мою способность счастливо довести дело до конца. В
подобном малодушии я черпал силы - и они мне не изменили. Думается, люди
очень часто будут совершать еще более страшные жестокости и скоро останутся
только воины да разбойники. Я даю им совет: "Тот, кто идет на лютое дело,
должен представить себе, что уже его сделал; должен видеть будущее
необратимым, подобно прошлому". Так я и настроил себя, а между тем мои
глаза - глаза уже мертвого человека - отмечали истекание моего, может быть,
последнего дня и темный разлив ночи. Поезд мягко скользил среди ясеней.
Остановился почти в пустынном месте. Никто не выкрикнул названия станции.
"Это Эшгроув?" - спросил я мальчиков на платформе. "Эшгроув", - ответили
они. Я сошел.
Фонарь освещал платформу, но лица детей оставались в тени. Кто-то
спросил меня: "Вы к доктору Стивену Ольберту?" Не дожидаясь ответа, другой
объяснил: "Его Дом далеко, но вы не заблудитесь, если пойдете вон той
Дорогой, свернете налево и на развилках тоже будете все время сворачивать
влево". Я бросил им монету (последнюю), спустился по каменной лестнице и
оказался на пустынной дороге. Она полого шла вниз. Под ногами - сырая земля,
над головой сплетаются ветви, близкая и круглая луна, казалось, меня
сопровождает.
Мне вдруг почудилось, что Ричард Мадден каким-то образом проник в мой
отчаянный замысел. Но я тут же отказался от нелепой мысли: это невозможно.
Совет сворачивать все время влево напомнил мне об известном методе
отыскивать центральную площадь в некоторых лабиринтах. Я кое-что смыслю в
лабиринтах - недаром же я правнук того самого Цюй Пена, который был
правителем Юньнани и отрекся от эфемерной власти, чтобы написать роман, еще
более насыщенный действующими лицами, чем "Юн Лоу Мэн" *, и создать
лабиринт, где затерялись бы все люди. Тринадцать лет он посвятил решению
этих двух разнородных задач, пока не погиб от руки чужестранца, и его роман
слыл нелепицей, а лабиринт не был найден. В английской роще я размышлял об
исчезнувшем лабиринте, представлял его целым и невредимым где-нибудь в
тайнике на вершине горы или сгубленным ростками риса где-нибудь под водой;
представлял его и безграничным - не из восьмигранных строений и вьющихся
троп, а из рек, провинций и королевств... Я стал думать о лабиринте