"Хорхе Луис Борхес. Сад, где ветвятся дорожки" - читать интересную книгу автора

лабиринтов, об извилистом гигантском лабиринте, который охватил бы прошлое и
будущее и вобрал бы в себя даже звезды. Увлекшись иллюзорными образами, я
забыл, что меня по пятам преследуют, стал, отвлекшись от времени и действия,
просто частицей мира. Словно слился с туманным и трепетным простором, луной,
вечерним полумраком, а на пологом пути к тому же и ног не чувствовал под
собою. Вечер был мягок и бесконечен. Дорога шла вниз и постоянно двоилась на
затянутых дымкой лугах. В порывах легкого ветра долетала и снова гасла
резкая, словно силлабическая музыка, приглушаемая расстоянием и листвой. Мне
подумалось, что человек может быть недругом человека - вольно или силою
обстоятельств, но не врагом страны - с ее светлячками, словами, садами,
ручьями, закатами. И вот я стою перед высокой ржавой калиткой. Сквозь прутья
вижу аллею и нечто вроде беседки. Вдруг меня осенили две мысли; одна -
ординарная, другая - поразившая меня самого: музыка звучала из беседки,
музыка была китайской. Потому-то я и воспринял ее как нечто естественное, не
обратив внимания на характер звуков. Не помню, был ли на калитке звонок,
колокольчик или я достучался руками. Искрометная музыка не умолкала. Но вот
в доме блеснул фонарь и поплыл к ограде, фонарь, который стегали тьмой или
совсем загораживали ветви; бумажный фонарь, формой похожий на барабанчик и
цветом на луну. Нес его высокорослый мужчина. Лица его я не видел, ибо глаза
слепил свет. Он распахнул калитку и сказал на моем языке:
______________
* "Сон в Красном тереме" - роман китайского классика Цао Сюэ Циня
(1715-1762).

- Я вижу, благочестивый Ши Пен соизволил скрасить мое одиночество. Вы,
наверное, хотите увидеть сад?
Услышав имя одного из наших консулов, я смутился и повторил:
- Сад?
- Да. Сад, где ветвятся дорожки.
Что-то шевельнулось во мне, и я произнес с непонятной уверенностью:
- Сад моего предка Цюй Пена.
- Вашего предка? Вашего именитого предка? Входите. Влажная дорожка
замысловато вилась, напоминая мне
о моих детских годах. Мы вступили в библиотеку, заполненную восточной и
западной литературой. Я узнал переплетенные в желтый шелк тома рукописи
Утраченной Энциклопедии, которую составил Третий Император Лучезарной
Династии и которая так никогда и не была отпечатана. Граммофонная пластинка
кружилась рядом с бронзовым фениксом. Помню большую розовую вазу и Другую,
очень старинную, того небесно-голубого цвета, который наши искусные мастера
переняли у гончаров Персии...
Стивен Ольберт с улыбкой наблюдал за мной. Он был (как я уже говорил)
высокоросл, худощав, с серыми глаза-Ми и серой бородкой. Походил и на моряка
и на священнослужителя. Позже он сообщил мне, что был миссионером в
Тяньцзине, "до того, как увлекся китаеведением".
Мы сели; я - на длинную низкую софу, он - возле окна под круглыми
стенными часами. По моим расчетам, преследовавший меня Ричард Мадлен должен
был появиться не ранее как через час. Сжигать корабли мне пока не стоило.
- Да, удивительна судьба Цюй Пена, - сказал Стивен Ольберт. - Правитель
своей родной провинции, мудрый астролог и звездочет, любитель толковать
канонические книги, шахматист, известный поэт и каллиграф, он пожертвовал