"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

еще не утратил тщеславный интерес к тому, что писали о нем, и броское
определение фронтового поколения - представители жесткого стиля - показалось
довольно метким, ибо надоевший зализанный "академизм" и умиление в искусстве
претили ему.
Они вместе учились в Суриковском, и длительное время делало их близко
знакомыми, что позволяло Колицыну, живописцу, профессору, доктору
искусствоведческих наук, председателю иностранной комиссии, часто заезжать в
мастерскую не только по делам личным, но и по делам зарубежным. Иногда по
работе своей комиссии он просил Васильева принять иностранцев, и показ
картин заканчивался русским гостеприимством; иностранцы, хмельные,
возбужденные, расходились глубокой ночью и со смехом, восклицаниями,
лобызанием прощались возле лифта, роняя шляпы, извинялись, а Васильев потом
прибирал в мастерской, испытывая опустошенность, угрызения совести после
столь щедрого расхода нервных клеток и драгоценных, растраченных бесполезно
часов.
В связи с последними событиями в его жизни - выставки, юбилей,
лауреатство, избрание в Академию художеств - двери его мастерской уже вовсе
не закрывались, особенно в субботу и воскресенье, к нему бесцеремонно стали
заходить и в рабочие дни подчас совсем незнакомые люди, приносили и ранние и
запоздалые поздравления, иные заискивали, иные просили денег, высказывали до
стыда непотребный восторг, оставались к обеду, - и целый день опрокидывался
в бестолковую пустоту невозвратно.
Но потом он понял, что это лукавила и приближалась его творческая
гибель. Он понял, что надо немедленно отъединиться, запереться от всего
мира, как бы уйти грешному в дальний монастырь, перестать дразнить судьбу,
ибо обильные праздники слишком затянулись, отрывали его от ежедневной
работы, одержимость которой он считал единственной оправданной формой
существования. И Васильев разом решил оборвать все демократические нити,
сжечь наведенные мосты перед порогом в мастерскую и погрузиться в
монастырское одиночество работы, которая только и способна окупить
собственное предназначение на земле.
Он пригласил лифтершу вымыть полы в тщательно проветренной им
мастерской, дабы отмыть, отчистить ее от духа праздности, пустопорожней
болтовни, тщеславия и успеха, расставил по местам и повернул лицом к стене
картины, чтобы создать простор, отсутствие плоти, свободу, заготовил
холсты - и, в течение трех дней приведя мастерскую в состояние чистой кельи
отшельника, вновь вернулся с еще не приходившим душевным облегчением к
незаконченной работе - это был портрет режиссера Щеглова.
Ночуя в мастерской или приезжая очень рано, он запирался, не отзываясь
на стук и звонки общительных и несколько обескураженных коллег, не подходил
к телефону, за исключением условленного сигнала жены и дочери. Он относил
себя к рабочим лошадям, и праздные человеческие голоса в коридоре вызывали в
нем тоскливое бешенство, он ужасался напрасно потерянному времени и
проклинал безмерное честолюбие "искусителя и завоевателя душ красотой", как
сказал его друг Лопатин, шутя, предупреждая его от жажды удач,
благосклонного везения и неискренней любви коллег.
И телефон, накрытый пледом, трещал понапрасну, шаги в коридоре
приближались, топотали и удалялись, стук в дверь раздавался и требовательным
напором, и вкрадчивым поскребыванием, Васильев не отвечал, и в этих звуках
чудилось ему взорвавшаяся ярость против него и ревность - ему вроде бы не