"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

Половина комнаты была заставлена книжными шкафами, где помещалась целая
библиотека мировой литературы, которую любовно собирала Раиса Михайловна
долгие годы, тратя в букинистических магазинах большую часть своей зарплаты.
Из этих шкафов Илья щедро давал читать книги всему классу и всему двору, и
прочитанные книги, как это ни странно, без промедления возвращались, но,
видимо, только потому, что связываться с Ильей было небезопасно. Владимир
любил эту комнату Рамзиных, стук дверок рассохшихся шкафов, терпковатый
запах сухой, старой пыльцы от дореволюционных энциклопедий, вязеобразные
тиснения на корешках русских и западных классиков и потрепанные томики
романов о гражданской войне, зачитанных до ветхости страниц, и обложки
приключенческих журналов, открывающих пленительную голубизну мировых далей,
лазурные берега райских стран, душистый воздух коралловых островов,
тропическую духоту диких джунглей, свежий шум и прохладный плеск утренней
волны розового моря и пылающие на солнце павлиньими хвостами крутые буруны
под бортом накренившейся яхты... И во всем этом было обещание мужества,
полноты жизни, верного товарищества и любви.
- Я сейчас растоплю, мальчики. В комнате будет тепло, - заторопилась
Раиса Михайловна и вытащила снизу из шкафа ворох перевязанных шпагатом
газет, толстую пачку журналов, которые вдруг скользко разъехались в ее
руках, посыпались на пол.
Владимир вскочил, принялся помогать Раисе Михайловне, поднял журнал,
бросившийся в глаза такой знакомой, такой удивительной обложкой - "Вокруг
света" - и знакомой иллюстрацией: неимоверно огромный омар, вытянув из
многослойного океанского мрака гигантскую клешню, подобно плоскогубцам,
перекусывает ею железный трос опускающейся круглой батисферы, бессильной
лучом прожектора пробить пучину водяной толщи. Это была иллюстрация к роману
Конан-Дойля "Маракотова бездна", с продолжением печатавшемуся в журнале,
которым они зачитывались недавно.
- Раиса Михайловна, - сказал Владимир просительно. - Не надо сжигать...
Илья, заталкивая в раскрытую дверцу печки сжатые вороха газет, прервал
его:
- На черта сейчас тебе они? Давай, давай сюда, мать, эту художественную
литературу для детских яслей! - И он подхватил у Раисы Михайловны
разъезжавшуюся кипу журналов, бросил ее на пол возле голландки, добавил с
веселой яростью: - Даю голову на отсечение, Володенька, больше ни ты, ни я
эту детскую наивную ерунду читать не будем!
- Ильюша, почему ты так уверенно говоришь?!
- Я дело говорю, мать. Давай спички.
Огонек лизнул в голландке край смятой газеты, перебросился выше, к
бумажному вороху, вспыхнул ярче, шире, охватил его быстрым пламенем,
загудевшим внутри, и тотчас Илья безжалостно начал разрывать журналы,
запихивать в печь скомканные страницы, поддерживая и увеличивая огонь, и по
тому, как рвал он заляпанные чернилами обложки "Всемирного следопыта" и
"Вокруг света", которыми с упоением зачитывались они в школе, по тому, как
дерзко улыбались, отражая пламя, его глаза, чувствовалось в его действии
какое-то мстительное удовлетворение, точно он сжигал бесполезные теперь
мосты в школьное прошлое, переставшее быть интересным ему. Неужели от них
уходили надолго, а может быть, навсегда раннее солнечное утро, шевелящиеся
от легкого ветра занавески, пронизанные янтарным светом, звон будильника на
краю стола, где под дуновением майского воздуха в открытое окно всю ночь