"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

нежно шуршали, перелистывались страницы?..
- Раиса Михайловна, - сказал Владимир, - дайте мне ключ от сарая. Я
сейчас приду.
- Ты куда? - вскинул прищуренные глаза Илья и захлопнул дверцу пылавшей
бумагой голландки, догадываясь о намерении Владимира. - А, ясно. Пошли.


В сарае белела щепа на земляном полу, огонек спички осветил дощатые
стены, валявшийся в углу бесполезный колун, и Илья покрутил его, повертел,
как палицу, отбросил к порогу с глухим стуком.
- Хотел бы я знать, не по указанию ли управдома Козина уперли у нас
дрова? А, Володька?
- Козин, конечно, жулик, но топить надо, - сказал Владимир, подхватил
колун и вышел из сарая. - Что-нибудь сообразить следует.
Предрассветный октябрьский час стоял во дворе, черные верхушки лип в
пропасти неба гнулись, качались между звезд, и обдувало холодом близкого
снега (так пахло всегда полной осенней ночью), и весь заросший дворик утопал
в сгущенном шуме деревьев и, весь пустынный, тревожно вздрагивал под
порывами ветра, который издали, со стороны Зацепы, доносил волнами гул,
разорванные автомобильные сигналы, - и несло из тьмы улиц не печным дымом.
- В Москве что-то хреновое происходит, Володька, - сказал Илья, глядя в
небо над двориком. - Непонятно. Неужели удирать будем? Но из Москвы - не
может быть. Так что же, зайдем завтра к Маше? А? - спросил Илья и, серьезно
начав курить под Можайском, слепил цигарку из собранной по карманам табачной
пыли, в студеном воздухе потек горьковато-кислый запах махорки.
- Завтра в военкомате... - проговорил Владимир, будто не слушая его, и
с силой поддел колуном, выворотил в палисаднике затрещавшую доску вместе с
гвоздями. - Завтра в военкомате все узнаем!
Он отодрал доску и выпрямился, улавливая в гудящих навалах ветра, в
скрипе ветвей отдаленные звуки движения на ночных улицах, потом ощутил в
сумрачной глубине двора острую сырость земли и асфальта, прелую горечь
опавших листьев, и впервые за эти часы в Москве стало вдруг закрадываться и
расти в нем давящее, беспокойное чувство. Нет, он не знал, что будет с ними
завтра, и не знал, почему Илья опять сказал ему о Маше, хотя еще весной едва
замечал ее в школе, пренебрежительно говоря, что только по выходным может
терпеть эту комнатную розочку, эту длинноногую фею со вздернутым носиком, а
она в ответ смело смеялась над ним, заявляя, что более грубого животного
даже в зоопарке не встречала. Нет, то была не ненависть.
- Ты хочешь зайти к Маше, Илья?
Он поднял голову и увидел за плечом Ильи над самым угольным козырьком
крыльца две крупные звезды, одна воспаленно-красная, другая
пронзительно-белая, как два до предела раскаленных зрака вселенной, глядящих
из беспредельных пространств мрака на Землю, впоследствии, через много лет,
вспоминавшиеся ему роковым предзнаменованием, тем более что две огненные
звезды рядом, сближение их, по древнему календарю, о котором он узнал
позднее, обозначались двумя смыслами: смерть Цезаря и гибель великой
державы.
- Чего ж не зайти? Зайдем, - сказал Илья развязным тоном и нарочито,
по-мужицки, сплюнул на цигарку, щелчком отшвырнул ее в кусты палисадника. -
А ты что - против? По-моему, ты вроде был к ней неравнодушен, а?