"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

блеском, в ужасе ожидая внезапное развержение его бетонной плоти, пробитой
упавшим с неба железным и смертельным бревном многотонной бомбы.
Владимир почувствовал мерзкое потягивание в животе, уже испытанное во
время бомбежки на переправе под Можайском, но это еще было алчное
любопытство к самому себе, к выражению чужих глаз, к смертному ожиданию в
многолюдности подвала ("нет, нет, ничего опасного не произойдет сейчас, не
должно произойти"), и, угнетаемый неприязнью к этому кислому запаху нечистой
одежды скученных людей, к жирному поту на их лицах, к запаху предсмертного
ужаса, он взглянул на Илью и прокричал ему, отчаянно веселея от собственной
решимости:
- Пойдем! Посмотрим на улице!
Илья, вытаскивая вилкой из стакана с вином кусочек штукатурки, ответил
готовым к действию взглядом, незамедлительно отсчитал трешками деньги,
поискал глазами пожилого официанта, однако не нашел его, сунул деньги под
край дребезжащей тарелки с недоеденным шашлыком и, поднимаясь, сказал
притворным голосом балаганного шутовства:
- Граждане уважаемые, по теории вероятностей, бомба сюда не попадет!
Доедайте свои шашлыки спокойно!
Несколько испуганных окликов рванулось им вслед от крайних столов: "Эй,
пацаны! Назад!" А когда открыли тяжелую подвальную дверь и перешагнули
порог, оглушенные грохотом зенитного огня, беглой стрельбой близких орудий,
захлебывающимся стуком крупнокалиберных пулеметов, тугими хлопками воздушных
разрывов, они сразу же натолкнулись здесь, за порогом, на человека в пальто,
с красной повязкой дежурного, который выглядывал из-под железного навеса,
задирая голову, прижмуриваясь, как при ослепительном свете.
- Эй!.. Нельзя! Куда-а? - закричал человек, оскаливая зубы, и оттолкнул
их к дверям. - А ну, здесь стойте! Туда нельзя, нельзя! Не видите - центр
бомбит! Пропустили его, заразу!
Отсюда, из-под навеса, они видели часть улицы, голые тополя за каменной
оградой, видели часть неба над крышами, повсюду изрытого черными и
снежно-белыми пробоинами в тучах, частым звездообразным сверканием, и везде
как будто сыпалась в высотах морозная изморось, лопаясь дымами,
разбрызгиваясь рваным огнем, и все, что отсюда было видно вверху, было
прошито в разных направлениях трассами зенитных пулеметов, которые
сходились, рассыпались веером, отталкивались, скрещивались, шагали к небу,
щупая где-то посреди распадающихся звезд и комет невидимую цель. Бесконечные
пунктиры трасс стремительно уносились с земли, пронзали первые этажи туч и
дальше уплывали такими медленными рубиновыми огоньками в небесных высотах,
что невозможно было оторваться от запредельных подвижных огненных конусов,
от этой зловещей и неестественной иллюминации над городом. И, заглушенный
треском, звоном, грохотом неистового фейерверка, чужой булькающий звук едва
пробивался оттуда, нес в поднебесье тугую железную тяжесть, выделяясь
угрожающим присутствием среди этого обезумелого и оглушительного ликования
звездного дождя, вспышек, уплывающего за пределы пунктирного света. И хотя
слева распространялось меж дальних крыш бледно-лиловое зарево, хотя там
горело небо и снизу все сильнее набухало сочной багровостью, Владимир не
испытывал выворачивающего душу страха, точно бы веря в свое бессмертие и
бессмертие людей, и чувствовал, как вся эта зловещая красота, разыгравшаяся
скачками, параболами, пульсированием светового хаоса, странно завораживала
его.