"Юрий Васильевич Бондарев. Выбор" - читать интересную книгу автора

улицам.
- Собьют гада или нет? - сказал Илья и выругался. - Куда они стреляют,
дундуки?
- Тонную... кинул. В Кремль метил, а левее попал... в жилой... -
шепотом сообщил дежурный, и подбородок его прыгал, и во взгляде не вытаивало
окостенение ужаса, а зарево за крышами расширялось, разрасталось, огрузшие
тучи багрово кипели, снизу зажженные огнем большого пожара.
- Неужели не собьют? - сказал мстительно Владимир. - Да что же?..
А все небо по-прежнему гремело, грозно сверкало осколками, пронзалось
трассами, прошивалось пулями, все изорванное гремящим металлом, сквозь
который невозможно было прорваться. Но еле угадываемый булькающий гул
бомбардировщика освобожденно удалялся, тихонько отползал в этом небесном,
раскаленном железном мешке. И явственное представление небесного мешка,
забитого от земли до зенита пулеметными очередями, осколками снарядов, в
горячей гуще которых отдалялось бульканье неуязвимого самолета, потом долго
преследовало Владимира.
...В сумерки они зашли к Маше Сергеевой.
Еще из передней было видно, что в комнате царил полнейший беспорядок,
как если бы здесь целый день собирались и никак не могли собраться в дорогу.
Может быть, поэтому Илья счел нужным сказать на пороге, что вот "вперлись
без приглашения", однако, засмеявшись, Маша свела ладони лодочкой перед
подбородком, будто бога благодарила за счастливую неожиданную встречу, и
воскликнула: "Ой, мальчики, как я рада вам, просто вы не представляете!" - и
поочередно чмокнула их в щеки пахнущими чем-то сладким губами, ввела в
неприбранную комнату, говоря обрадованно:
- Слушайте, как получилось здорово! Познакомьтесь, пожалуйста, это -
Илья и Владимир, мои друзья, прошу их любить, дядя Эдуард, и ты, Всеволод!
Мама, посмотри, кто к нам пришел, они ведь были на окопах!
- Очень рад! Весьма! Во всех отношениях! Сверх меры приятно во всех
смыслах! - иронически отозвался сухощавый капитан средних лет в новой
суконной гимнастерке, по-домашнему без ремня, и вновь наклонил голову с
зачесанными на плешинку волосами к раскрытому на стуле чемодану, занятый
укладкой вещей и продуктов, разбросанных повсюду в комнате. - Так ты должна
сейчас подумать, Тамара, потому что завтра будет поздно, - заговорил он
убедительно, вероятно, продолжая прерванный разговор и не обращая никакого
внимания на Илью и Владимира. - Да, подумать и решить, дорогая моя! Ты
пребываешь в состоянии какой-то сомнамбулической нерешительности!..
Мать Маши, Тамара Аркадьевна, актриса, лежала на диване, накрытая
поверх пледа белой меховой шубкой, и, подперев подбородок, читала толстый
том Куприна, ее горло было обмотано пуховым оренбургским платком, как при
ангине (на тумбочке в изголовье виднелись порошки, пузырек с аптечной
этикеткой), ее точеное лицо со светлыми русалочьими глазами, в которые при
встречах на улице Владимиру боязно было смотреть, поблекло, похудело,
синеватые тени под медлительными ресницами выделялись болезненно-темно.
Тамара Аркадьевна улыбнулась им обоим приветливо, посмотрела пытливо на
Машу, и опять грустная задумчивость пала на ее глаза, устремленные в книгу.
Здесь же, у изножья дивана, сидел, ссутулясь, незнакомый тощий подросток,
приметный острыми коленями, унылостью моргающих век, и Владимир подумал: "А
этот, что за прыщ такой - Всеволод?"
- Да, сладкая моя, золотце мое, сестричка моя, красавица ненаглядная,