"Юрий Бондарев. Публицистика" - читать интересную книгу автора

кажется нам тайной тайн.
В буднях повседневных забот, в учащенном жизненном ритме, в шуме, суете
мы скользим мимо прекрасного. Мы уверены: истины на нашей ладони, они
вроде бы так отчетливо видны, так привычны, что мы устали от них. И в
итоге обманываем самих себя. Как бы ни господствовала на земле точная
наука, мир и человек в нем еще тайна, к которой мы только прикоснулись. Но
если бы некто всезнающий появился на земле и раскрыл вдруг все загадки
вселенной, это бы людям мало что дало. Ибо каждому суждено пройти долгий
путь познания.
Человеческая память, как известно, связана с комплексом ассоциаций.
Маленький толчок извне - и в нашем возбужденном сознании возникают целые
исторические картины, характеры, явления. Память может что-то объяснить,
она может быть даже орудием исследования. Одним людям память дана как
наказание, другим - как ответственность. Человек не может заставить себя
не думать, не вспоминать, не обобщать. Процесс познания начинается с
прошлого, он не может быть отъединен от настоящего и локализован. Я думаю,
что такой памятью-ответственностью и памятью познания были наделены и
Шолохов, и Леонов, и Алексей Толстой, и Николай Островский, когда в
тридцатых годах писали свои знаменитейшие романы. Это было глубочайшее
проникновение в прошлое, а следовательно, открытие, никогда не терявшее
своей новизны. Двадцатые, а также тридцатые годы, таким образом,
всеобъемно исследовались советской литературой. Думаю, сейчас в нашем
искусстве наступила пора тщательного исследования сороковых и пятидесятых
годов. Накоплен огромный жизненный и душевный опыт, связанный с этой
эпохой. Это исследование и героического и трагического, исследование
мужества народа и его характера. Все, что касается морали, - предмет
искусства, а все, что связано с моралью, лежит в социальной сфере.
Литература не может быть несоциальной.
Фактически я начал писать с 1945 года в военном училище. Сначала -
стихи, подражая Есенину, Блоку, Твардовскому. Потом прозу.
Профессиональным литератором считаю себя с начала пятидесятых годов.
Работаю с девяти часов утра до семи вечера. Перерыв и отдых, включая
обед, - с трех часов до пяти. Во время правки рукописи сижу иногда за
столом до десяти вечера.
Пишу от руки. Пробовал на машинке - трудно сосредоточиться.
Несколько лет назад аккуратно вел записную книжку. Потом убедился, что
почти невозможно вставить готовую фразу из блокнота в повесть или роман.
Фраза, может быть, сама по себе хороша, колоритна, броска, но - по
необъяснимым законам - разрушает готовую ткань. Все, что брал из записных
книжек, потом вычеркивалось. Сейчас в записной книжке набрасываю только
сюжет - очень коротко. Думаю, писательский блокнот нужен, но вместе с тем
уверен, что память хранит все. Достаточен толчок, настроение - и
вспомнилось необходимое.
Раньше пробовал составлять план всей вещи. Когда приступал к работе,
план этот во второй же главе нещадно разрушался. Просто становилось скучно
писать, герои начинали говорить под суфлера. Для меня очень важна основная
мысль вещи, общее течение - без этого не могу сесть за стол. И в течение
работы мне важно знать, что будет с героями в конце. Это веха, к которой
стремится вся вещь. Более того, движение к завершающей главе, к последней
цели создает лейтмотив произведения, энергию стиля. Но при этом авторскую