"Андрей Тимофеевич Болотов. Записки, написанных самим им для своих потомков (1790) " - читать интересную книгу автора

всего меньше ожидал. Еще идучи туда и проходя наилучшие в городе улицы,
площади и места, досадовал я, для чего квартермистр наш был так глуп и не
вел нас сими местами, а провел глухими улицами и переулками; однако досада
сия услаждаема была тою лестною надеждой, что по крайней мере получу я
квартиру хорошую, и что она неотменно будет в одном из тех прекрасных домов,
мимо которых мы шли, и того и ожидал, что фурьер меня остановит и скажет:
"вот она". Но ожидание мое было тщетно, и он меня не только не останавливал,
но проведя самые лучшие улицы, завел в глухие и никем необитаемые узкие
переулки, находящиеся между так называемыми шпиклерами, или огромной
величины хлебными анбарами, для которых в сем городе отведен особый глухой и
от лучших городских мест удаленный угол или квартал, и где построено их было
несколько сот вместе и сплошь один подле другого, и каждый таковой анбар
составлял предлинное, узкое, но притом чрезвычайно высокое и этажей семь
вверх простирающееся самое простое, грубое полукаменное здание; и как все
они разделены на несколько кварталов, отделяющимися между собою самыми
узкими и темными проулками, сделанными для единого проезда и провоза хлеба,
то проулки сии были самые глухие, совсем пустые и даже страшные. И сими-то
проулками и закоулками, между шпиклеров, повел меня проводник мой. Я
изумился даже и не зная, что думать, с досадою ему говорил: "умилосердись,
братец, куда ты меня ведешь?" - Да на квартиру, ваше благородие; вот она уже
здесь близко. "Как близко?" прервал я ему с удивлением речь: "неужели мне в
этакой глуши и в этакой пропасти стоять? Уж не в шпиклере ли каком ты
ассигновал мне квартиру?" - Нет, сударь, отвечал он мне: однако подле самых
оных, и, признаться надобно, что квартирка не очень весела; но лучше уже не
нашли из всех назначенных под роту, кроме капитанской. Слова сии меня даже
поразили; в единый миг исчезли тогда все пышные и лестные мои надежды и
увеселительные мысли, и я проклинал уже заблаговременно всех тех, которые
нам квартиры отводили; а как дошел и увидел действительно тот дом, в котором
назначена мне была квартира, то досада моя на них еще увеличилась.
Я надавал им тысячу изрядных благословений и ругая их без милосердия,
против хотения, принужден был лезть по круглой и темной лестнице под самую
кровлю и в самый третий этаж; и как путь сей был так темен, что ни зги не
было видать, то, взлезая в темноте с одной лестницы на другую, едва-было я
не споткнулся и не сломил головы, и спасся только тем, что ухватился уже за
канат, который вдоль сей лестницы у них протягивается, и за который
державшись должно всегда всходить вверх и сходить вниз, но чего я сначала не
ведал.
Теперь всякому легко можно заключить, сколь приятно было мне такое
мрачное шествие или взлезание по лестнице под самую почти кровлю, ибо покои,
назначенные мне, были в третьем жилье; в нижних же этажах жил сам хозяин
того дома и некоторые другие пристава и работники, определенные при
помянутых шпиклерах, подле которых вплоть с краю примкнут был сей домик. На
мою часть достался хотя и весь третий этаж дома, но в котором и во всем не
было более двух комнат, одна длинная и узкая с двумя небольшими окошками в
одной стене, для меня, а другая, чрез узенькие и темные сенцы, в которых шла
снизу вышеупомянутая круглая лестница, и такой же длины и величины - для
людей и обе они были столь низки, что мы едва головами своими за потолок не
цепляли.
Итак, вместо всей пышной и прекрасной квартиры, получил я весьма-весьма
посредственную и, что всего для меня досаднее, темную и весьма скучную, ибо