"Андрей Тимофеевич Болотов. Записки, написанных самим им для своих потомков (1790) " - читать интересную книгу автора

подавая еще матерую кипку, говорил: "вот, неугодно ли прошпективических
видов?" - Какие прошпективические? спросил я изумившись. "А вот что смотрят
сквозь стекло в ящике". Кровь во мне взволновалась вся при сем слове. - Как,
сказал я, обрадуясь чрезвычайно, и они у тебя есть? - "Есть, ответствовал
он, и какие вам угодны, иллюминированные и неиллюминированные" - и стал
тотчас развязывать и показывать их. Нельзя довольно изобразить, с каким
восхищением рассматривал я оные, ибо надобно знать, что виденный в Торуне
прошпективический ящик так мне полюбился, что он у меня с ума не сходил и я
неведомо что дал бы, еслиб мог иметь такой же; а как тут против всякого
чаяния увидел я изрядные прошпективические и притом очень дешевые картины,
то в единый миг положил намерение, накупив их, отведать смастерить себе
такой же. Но удовольствие мое было еще больше, когда, спросив у лавочника,
нет ли у него и такого круглого стекла, какое при том употребляется,
услышал, что и стеклушко одно у него есть. А тотчас сыскано было и зеркало,
и лавочник научил меня, как и без ящика можно смотреть на сии картины, О,
сколько я благодарен был ему за сие показывание! ибо сие подтвердило мне,
что никакого дальнего искусства не требовалось к сооружению и ящика. Словом,
я так был всем сим удовольствован, что сколько тогда не случилось со мною
денег, все оные употребил на покупку сих картин. А как в величайшему моему
удовольствию нашел я тут же и целые ящички с приготовленными в раковинах
разными красками и другими рисовальными збруями, то и рассудил я купить
лучшие картины нераскрашенные и разрисовать после самому, дабы оне не так
дурно были разгвазданы, как продажные, иллюминированные. Одним словом, я
накупил себе множество и красок, и картин и возвратился домой, власно как
снискав себе превеликое какое сокровище, и путешествием своим в сей день был
крайне доволен.
Как я от природы весьма нетерпелив во всем том, чего мне захочется, то
сия нетерпеливость причиною тому была, что на другой же после того день
принялся я за работу и начал разрисовывать красками некоторые из купленных
картин. Но вообразите себе, какая должна была быть для меня досада, когда в
самое то время пришли мне сказывать, что полку нашему велено уже сменять с
караула тут находившийся другой, и что наряд уже сделан и мне самому
досталось иттить в караул. Что было тогда делать? Я принужден был покидать
свою начатую работу и собираться иттить против хотения в караул, и на целую
еще неделю. К вящей досаде, досталось мне стоять подле одних городских ворот
и тут всю неделю препроводить в темном и наискучнейшем каземате или палатке,
сделанной в валу, подле ворот. Но как переменить того было не можно, скука
же меня даже переломила, то что-ж я сделал? вместо того, чтоб время свое
препровождать тут в праздности и спанье, как другие делали, велел я принесть
к себе и краски и картины и начал их, усевшись под окошком, разрисовывать.
Работа сия была мне хотя и не весьма способна, ибо принужден я был
производить ее в мундире и имея на себе и шарф и знак, однако имел я ту
пользу, что она не давала чувствовать мне скуку, от которой, живучи в такой
мурье, вздуриться наконец надлежало. И как я имел к тому совершенный досуг и
мог беспрерывно работать, то в неделю сию разрисовал я картин великое
множество, а между тем придумал средство, как мне лучше смастерить и свой
затеваемый прошпективический ящик.
Впрочем, службу сию, которая была самая последняя в моей жизни,
отправил я благополучно и со всею надлежащею исправностью; однако не
прошла-ж она и без смешного приключения. Известное то дело, что стояние на