"Владимир Осипович Богомолов. Зося " - читать интересную книгу автора

Затем, легко прыгнув в невысокий кузов, выпрямился, слушая передаваемую
в хвост колонны команду, и в ту же секунду увидел Зосю.
Что-то крича, она со всех ног мчалась от хаты к нашей машине. Я мельком
подумал, что ей, наверно, неловко перед Витькой за вчерашнее и, чтобы
загладить свою излишнюю резкость, она решила попрощаться с ним и пожелать
ему перед отъездом «сто лят» жизни, как того желали нам пани Юлия,
Стефан и другие провожающие.
Задыхаясь от быстрого бега, она достигла нашей машины, но не бросилась,
как я ожидал, к Витьке, а, наклоня голову, сунула мне через борт какой-то
старый конверт и, показывая три пальца, что-то быстро проговорила.
- Три дня неможно смотреть! - хитровато улыбаясь, перевел Стефан.
Я покраснел и, плохо соображая, в растерянности машинально поблагодарил
и присел на скамейку у борта. А Витька, кажется, даже не обернулся.
Мотор заработал сильнее, но машина не успела тронуться, как неожиданно
Зося с напряженным испуганным лицом - в глазах у нее стояли слезы! - вдруг
обхватила меня руками за голову и с силой поцеловала в губы...
Я пришел в себя, когда мы уже выехали за околицу... До того дня меня
еще не целовала ни одна женщина, разумеется, кроме матери и бабушки.
Первой моей мыслью, первым стремлением было - вернуться! Хоть на
минуту!.. Но где там... Как?..
Мы быстро ехали в наступающих сумерках, не включая до времени узких
щелочек-фар, а полумрак все плотнел, сгущался, очертания дороги, отдельных
кустов и деревьев расплывались и пропадали. Высокий чащобный лес темной
безмолвной громадой тянулся по обеим сторонам, кое-где вплотную подбегая к
дороге.
Настороженно глядя вперед и по бокам, я сидел на ящике у пулемета,
машинально держа ладони на шероховатых ручках затыльника, готовый каждое
мгновение привычным, почти одновременным движением двух больших пальцев,
левым - поднять предохранитель, а правым - нажать спуск и обрушиться
кинжальным смертоносным огнем на любого возможного противника.
Я запретил на марше курить, шуметь и громко разговаривать, к тому же
внезапная перемена подействовала несколько ошеломляюще, и на машинах сзади
не слышалось ни голоса, ни лишнего звука.
В вечерней лесной тишине ровно, нешумно гудели моторы, шуршали шины, и
только в нашем «додже» молоденький радист с перебинтованной
головою - он так и не пожелал уйти в медсанбат, - пытаясь установить связь
со штабом бригады, как и четверо суток тому назад, упорно повторял:
«Смоленск»! «Смоленск»! Я - «Пенза»! Я -
«Пенза»! Почему не отвечаете?! Прием...»
Мы двигались навстречу неизвестности, навстречу новым, для многих
последним боям, в которых мне опять предстояло командовать, по крайней мере,
сотней взрослых бывалых людей, предстояло уничтожать врага и на каждом шагу
«являть пример мужества и личного героизма», а я - тряпка,
слюнтяй, сюсюк! - даже не сумел, не решился... я оказался неспособным хотя
бы намекнуть девушке о своих чувствах... Боже, как я себя ругал!
Витька, прямой и суровый, недвижно сидел рядом с водителем и смотрел
перед собой в полутьму, где метрах в двухстах впереди ходко шел приданный
нам комбригом в качестве головной походной заставы или же прикрытия его
личный бронетранспортер. Витька смотрел в полутьму и, не переставая, мычал:
«В атаку стальными рядами мы поступью твердой идем...» Немного