"Евгений Богданов. Поморы (Роман в трех книгах, кн.1)" - читать интересную книгу автора

застежками. В ней старинным полууставом деды и прадеды аккуратно и
старательно описали во всех подробностях поморские пути-дороги: на Канин
Нос, на Кольский полуостров, на остров Сосновец, на Новую Землю и Грумант
(Шпицберген), в Архангельск и в Норвегию, на Мурман. В лоции указывались
направления ветров, морских течений и движения льдов в Белом море, время
ледостава и ледохода, а также населенные пункты и промысловые избы по
берегам, давались ориентиры при заходах в бухты, гавани, устья рек.
Дорофей иногда разрешал Родьке полистать эту книгу. Паренек садился к
окну, осторожно раскрывал лоцию и старался разобрать слова, написанные
разными почерками.
Дочь Дорофея, тоненькая, синеглазая Густя, подходила к Родьке на цыпочках,
стараясь заглянуть через его плечо в книгу.
- Чего там написано? - спрашивала она.
- Все, - коротко отвечал Родька.
- Что все? Расскажи!
- Про все пути-дороги морские сказано.
Такой ответ не удовлетворял Густю, и она заставляла Родьку читать вслух. С
трудом разбирая слова, он читал ей первое попавшееся место.
- Ты, что ли, малограмотный? Все запинаешься. А еще училище кончил! -
упрекала девочка.
- Так тут написано по-старинному.
- Как это по-старинному? Пишут всегда одинаково.
- Нет, не одинаково. Есть нонешнее письмо, а есть и старинное, вроде
церковного.
- Чудно! - удивлялась Густя. - Чем это от тебя пахнет? - смешно морщила
она нос.
- Чем? Не сено кошу - шкуры строгаю в заводе, - хмурился Родька.
- Какие шкуры? Белька?
- Бывает и белек. Только на нем сала мало. Все больше утельги да лысуны.
- А ты и сам похож на белька. Белек... белек... - подразнивала девочка,
развеселись.
- А ты утельга!
- Я утельга? - глаза Густи округлились. - Какая же я утельга?
- А какой же я белек?
- У тя волосы белые. Потому и белек.
За ветхими страницами лоции Родька видел в своем воображении море, льды,
волны. В ушах чудился шум прибоя, свист ветра.
Вырос парень в поморском селе, а в море бывать еще не довелось. Дальше
устья Унды не хаживал. А его неудержимо тянуло туда, в холодный морской
простор. Он представлял себя в парусиновой штормовке, в бахилах до бедер
на палубе парусника, и сердце замирало от восторга.
- Дядя Дорофей, - сказал Родька, придя к Киндяковым после разговора с
Вавилой. - Возьмешь меня на шхуну зуйком?
Дорофей окинул придирчивым взглядом парня. Тот стоял, сняв шапку. Кудрявые
волосы свешивались над бровями.
- На шхуну, говоришь? Зуйком? - неторопливо отозвался кормщик. - А ну-ка,
подойди поближе!
Родька шагнул к нему. Тяжелая мужская рука легла на плечо. Дорофей нажал.
Родька устоял, не согнулся. Кормщик хитро блеснул глазами и сжал руку
паренька у предплечья крепкими пальцами.