"Георгий Петрович Блок. Московляне (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

примолк строптивый Новгород. Вольнее вздохнул изнуренный смерд.
Владимир знал, что добытой власти не упустит, пока жив, а умирая, без
препятствий передаст потомству: для того нынче весною и перевел в Белгород
старшего и лучшего из сыновей, чтоб был вблизи и в смертный его час сразу
перенял киевский престол.
Отцово наследство расширил и укрепил за своим родом, рассадив по всем
городам сыновей, а владения двоюродных братьев, опасных родовым
старшинством, замкнул в полукольцо своих земель.
Половецкой беде положил своими победами конец. Загнал грабителей за
Дон и надолго отбил у них охоту соваться к Киеву.
Кого только не рубил этот старый меч! Все самые сильные враги
сокрушены и один за другим сошли в могилу.
Да, все это так, былой позор искуплен: и крепкая власть и подлинная,
летописная слава - на многие века; молва о победах Мономаха прошла по всем
западным странам, докатилась до Рима. Но легко ли досталось, дешево ли
обошлось?
Людская злость страшнее звериной. Когда-то, в молодости, вязал своими
руками диких жеребцов. Тур поднимал на рога. Лось топтал. Вепрь отодрал от
бедра меч. И доныне, даже вот и сегодня (верно, к ненастью), ноет левая
нога, помятая медведем. Что все это по сравнению с теми страхами и
обидами, каких натерпелся на своем веку от людей! Да не от чужих, а от
своих же кровных - от братьев, от князей!
Сколько пролито крови! В одной только княжеской семье на памяти у
Мономаха умерло не своей смертью восемь человек. И какой смертью: кого
греки опоили ядом в Тмутаракани, кого чудь замучила в дальних северных
лесах, кого прикололи сонного на возу, кого ослепили. А бояр и простого
народа что полегло и в битвах с половцами, и - еще того более - в
княжеских усобицах! И мало ли казнено и уморено по тюрьмам!
"На сей крови, - размышлял Мономах (он был начитан и привык думать
книжными образами), на сей крови рассыпанная храмина Русской земли собрана
опять, кирпич за кирпичом, и вознеслась без малого до прежней, Ярославовой
высоты. Но и тогда, при Ярославе, не была прочна. А теперь? Надежен ли,
клеевит ли раствор извести, скрепивший кирпичи?"
Владимир Всеволодович с гордостью, но и с горечью признавался себе,
что этим скрепляющим раствором был прежде всего и больше всего он сам,
пожалуй даже только он. Он знал цену своей упорной воле, своей
неутомимости, быстроте и изворотливости. А чего стоили его красноречие,
его образованность, его щедрость, а главное - его душевная забота о
русской славе! Когда он говорил: "Не хочу я лиха, но добра хочу братии и
Русской земле", он не лгал и не пустословил.
Но сегодня он жив, а завтра ляжет в гроб. Что тогда? Сумеют ли
сыновья подпереть тощие своды неустойчивой храмины? Ревнуют ли о целости
Русской земли?
"Оскудела в князьях эта ревность. И в князьях и в боярах, - рассуждал
Мономах. - Ненасытство помутило умы: малое почитают великим, великое -
малым. Все глядят врозь. Каждый тянет к своей вотчине, к своему городу. У
каждого одна забота - как бы приложить дом к дому, село к селу.
Разбогатеет, огородится в дубовых хоромах и думает: "На что мне Киев? Я и
сам силен, обойдусь и без Киева. Зачем помогать Киеву людьми да деньгами?
О Русской земле позабочусь, а свое потеряю".