"Николай Блохин. Спецпродотряд имени товарища Диоклитиана" - читать интересную книгу автора

к глазам придвинув, дошептал грандиозным шепотом: - они нас силы лишают, они
из нас волю выкачивают, они нам жить не дают, как мы хотим!.. Так звучал
смертный приговор тому попу полковому.
Если Семен Будекин никогда не имел ничего и иметь не собирался, то
товарищ Беленький имел в свое время очень много, так много, что его ученик
(ныне комиссарствующий в Наркоминделе) даже спрашивал его, удивленно глядя
на его торжествующую пляску среди толпы на мостовой, когда Царь отрекся:
- Зачем Вам эта революция, а? Вон, гляньте, буржуев бить будут, а? А
ведь же Ваш папа какой капиталист! Же ведь у Вас такие большие деньги! Это
я-то - понятно, когда вижу эту офицерскую гойскую рожу...
Тогда он ответил, не прекращая торжествующей пляски:
- Деньги не пропадут. Если есть власть, можно и деньги отменить.
- Да где же взять таких человеков, чтобы натворить то, что вы нам
обрисовывали?
- Да вот они, вокруг нас! Ха-ха-ха!.. С бантами ходят. Русаки до
двадцать пятого колена, ха-ха-ха!
Вообще товарищ Беленький терпеть не мог праздных вопросов, хорошо, что
этот кретин мало вопросов задает... Вообще-то рьян напарничек! Хорош!...
Чересчур даже рьян, осаживать даже приходится. "Имени Диоклитиана" ха-ха-ха,
не-ет, все-таки хорош... Однако, вот, не понимает, что мучеников во имя
Этого,.. - даже про себя Имя тошно произнести - нельзя плодить! А то по
рьяности попу одному, уже приконченному, уши, дурак, отрезал. А чего
мертвому резать? А вот Имя то из полумертвого окровавленного рта успело-таки
вылезти. Приканчивать надо до того, как Имя обозначится! Или уже пытать,
пока не отречется.
Еще мысль не давала покоя и, почему-то, так серьезно не давала, что в
печенке, никогда алкоголя не знавшей, ныло, когда ей предавался: в книжице
той проклятой, в проповеди той ненавистной уж больно широки возможности для
тех, кого так беспощадно он, Беленький, уничтожает. Туда попасть, к Нему. И
хоть самозванец Он, да и нет Его вовсе! - однако, ноет в печенке. Тут шайку
пойманных беляков-партизан в расход вводили пулеметом, никто из них под
пулями ни Имя Его не произнес, ни перекрестился, однако же заныло в печени,
когда трупы мыском сапога трогал... "...за други своя..." - из той проповеди
вдруг вспомнилось. И будто чувствовалось Его присутствие. И нет
удовлетворения от совершенной казни. И сам себя стыдил и очень стройно себе
доказывал, что чушь - мысль эта дурацкая, а вот нету удовольствия, хоть ты
тресни! И на этот раз не обошел проповеди...
Мрачно глядел на Семена, пока тот свою дозу дохлестывал. Как вообще
можно эту мерзость к губам подносить?!
- Слушай, Сема, а ты, поди, на Диоклитиана потянешь, а? Он так же,
небось, за престолом церковным сидел и водку на нем пил, ха... Только ты
чего семисвещник-то смахнул? Там лампадки серебряные.
- Подберут лампадки. Слушай, а давай тебе фамилию поменяем, а то она у
тебя ну прям белогвардейская. Давай тебя Красненьким запишем, а? Ух, силен
первач, раза на пол круче водки. Ну так чо, будешь Красненьким?
- Сначала я тебя в Диоклитиана перепишу. А я и так краснее некуда... Ну
до чего ж вонюча твоя зараза! Так вот, директива уже, между прочим, имеется
насчет мощей, вскрывать скоро будут. А мы с тобой эти местные сейчас вскроем
на предмет обличения, побряцаем косточками святоши. Это, командир, важнее,
чем хлеб, да побрякушки из них вышибать.