"Роберт Блох. Куколка" - читать интересную книгу автора

ошибаюсь, был приближенным Медичи): все они перебрались в Америку в
незапамятные времена, спасаясь от преследования инквизиции. Патологический
интерес к черной магии, судя по всему, перешел к моему другу по
наследству. Постепенно я стал узнавать и о собственных его изысканиях в
тех областях знания, которые принято считать запретными. Оказалось,
например, что сюжеты рисунков, которыми была буквально усеяна вся его
квартира, были заимствованы им из сновидений; не менее удивительные образы
нашли свое воплощение в глине. Что же касается книг - старых и в
большинстве своем очень странных, - то они здесь занимали практически все
полезное пространство. Из знакомых мне названий я отметил "Поедание
мертвых в гробах" Рантфа издания 1734 года, бесценный греческий перевод
"Субботней Каббалы", датированный 1686 годом, "Комментарий к чернокнижию"
Майкрофта и скандально нашумевшую в свое время "Тайны червя" Людвига
Принна.
Осенью 1933 года отношения наши были внезапно прерваны известием о
смерти его отца. Даже не попрощавшись со мной, Саймон оставил колледж -
как оказалось впоследствии, навсегда - и спешно отбыл на Восток.
Неизгладимый след оставили в душе моей эти несколько лет нашей странной
дружбы: за это время я успел не только проникнуться глубоким уважением к
Саймону Мальоре, но и всерьез заинтересоваться его творческими планами,
которые были, кстати сказать, весьма обширны: он собирался всерьез
приступить к изучению истории колдовских культов Америки, а также
продолжать работу над романом, художественными средствами вскрывающим суть
такого явления, как суеверие, и исследующим механизм действия суеверия на
человеческую психику. Увы, за все это время Саймон не написал мне ни
строчки, и вплоть до этой случайной встречи на деревенской улочке
Бриджтауна я не имел ни малейшего представления о том, как сложилась
дальнейшая судьба моего друга.
Мальоре окликнул меня первым, иначе мы бы, наверное, разминулись. Он
изменился неузнаваемо: постарел, весь как-то сник, я бы сказал, опустился.
Лицо осунулось и побледнело; тень от черных кругов, что пролегли под
глазами, запала, казалось, глубоко внутрь, в самый взгляд. Саймон протянул
руку, и я с ужасом увидел, как дрожит его ладонь, как напряглось
искаженное нервной гримасой лицо. В привычной своей великосветской манере
он осведомился о моем здоровье, но голос его прозвучал неожиданно глухо и
слабо.
Объяснив в двух словах причину своего появления в Бриджтауне, я с
нетерпением стал его расспрашивать. Выяснилось, что после смерти отца он
живет здесь, в фамильном особняке, напряженно работает над новой книгой и
очень надеется на то, что усилия его будут в конечном итоге вознаграждены.
Впрочем, уже через несколько минут, сославшись на усталость, Саймон
извинился за свой неряшливый вид и недвусмысленно подвел под нашим
разговором черту: хотелось бы, мол, побеседовать пообстоятельней, но в
ближайшие дни он будет занят; на следующей неделе, может быть, он сам
заглянет ко мне в гостиницу, а пока должен бежать: нужно успеть еще в
лавку, купить бумагу:
Распрощавшись с какой-то странной поспешностью, Саймон повернулся,
чтобы уйти. В этот момент я случайно взглянул на его спину и замер, будто
пораженный током: горб вырос чуть ли не вдвое! Но что могло послужить
причиной столь разительных перемен - неужели одна только изнурительная