"Карен Бликсен. Пир Бабетты " - читать интересную книгу автора

благороднейшим в мире шампанским.

11

Речь генерала Левенхъельма

- Милость и истина сретятся, друзья мои! - сказал генерал
Левенхъельм. - Правда и мир облобызаются!
Он говорил громким, хорошо поставленным голосом, который раскатисто
гремел, когда генерал командовал на плацу, и приобретал мягкие интонации в
придворных залах, но то, что генерал говорил сейчас, было так ново для него
самого и так его волновало, что после первой фразы Левенхъельм вынужден был
сделать паузу. Дело в том, что генерал привык тщательно готовить свои
застольные речи, и всегда знал, что он хочет сказать. Но здесь, среди
простых прихожан покойного пробста, оказалось вдруг, что генерал
Левенхъельм, украшенный всеми своими орденами, стал просто рупором послания,
которое следовало передать далее.
- Мы, люди, слабы и безрассудны. Мы знаем, что в мире существует
Милосердие. Но в нашей человеческой близорукости мы воображаем, что Божие
Милосердие ограничено. И потому мы трепещем...
Никогда до сей поры не говорил генерал, что он трепещет, - его самого
страшно удивило собственное признание.
- Мы трепещем, пока не окажемся в этой жизни перед выбором, а сделав
выбор, снова трепещем от страха, что выбор этот ложный. Но наступает минута,
когда наши глаза открываются и нам становится ясно, что Милосердие
бесконечно. И Милосердие, друзья мои, требует от нас только одного - чтобы
мы ждали его с доверием и принимали с благодарностью. Оно не ставит нам
никаких условий и не ищет среди нас избранных. Оно всех принимает в свое
лоно, всем объявляя прощение. Посмотрите! То, что мы выбрали, даруется нам,
но дается нам также и то, что мы отринули. Да, то, что мы отвергли, дается
нам даже в избытке, ибо милость и истина сретятся, правда и мир
облобызаются...
И закончив на этом свою речь, оратор с достоинством опустился на стул.
Братья и Сестры не до конца поняли смысл того, что сказал генерал, но
торжественное выражение его лица и звук знакомых, дорогих им слов глубоко их
растрогали. Так тридцать один год спустя удалось генералу Левенхъельму стать
наконец главным за столом пробста.
О том, что еще произошло в этот вечер, мы здесь рассказывать не станем,
потому что никто из собравшихся не сохранил об этом четкого воспоминания.
Комнату омывал небесный свет, который словно бы исходил от множества
нимбов. На малоречивых старых людей снизошел дар красноречия. Уши, много лет
остававшиеся глухими, отверзлись.
Само время слилось с вечностью. Далек о за полночь светились окна
желтого домика и в зимней ночи раздавалось пение.
Две старушки, которые злословили друг о друге, теперь, минуя
злосчастные годы, в которых так надолго увязли, вернулись душой к своей
далекой юности, когда они вместе готовились к конфирмации и, идя к
священнику, оглашали пением псалмов улицы Берлевога.
Один из Братьев с грубоватым мальчишеским дружелюбием ткнул другого в
бок и воскликнул: "А ведь ты надул меня тогда на этой древесине, старый