"Карен Бликсен. Прощай, Африка!" - читать интересную книгу автора

местных. Каждого учителя мне рекомендовала какая-нибудь из наших миссий, и
было время, когда у меня преподавали одновременно представители
католической, англиканской и шотландской церквей. Вообще местных жителей
обычно обучают служители церкви, и, насколько я знаю, на язык суахили
переведена только Библия и книги псалмов. Во время моего пребывания в Африке
мне очень хотелось перевести для туземцев басни Эзопа, но времени выполнить
этот план у меня так и не хватило. Но какой бы ни была моя школа, я любила
ее больше всех других мест на ферме - она стала центром нашей духовной
жизни, и я провела много приятных вечеров в длинном доме из гофрированного
железа - бывшем складе, где она размещалась.
Каманте сопровождал меня, но не усаживался рядом со всеми школьниками
на скамьях, а стоял поодаль, демонстративно не желая слушать то, чему их
учили, словно подсмеиваясь над простачками, которые дали себя одурачить и
теперь слушают всякую чепуху. Но, заглянув ненароком на
кухню, я видела, как он записывал по памяти, очень медленно и
старательно, все, что ему запомнилось: буквы и цифры, которые он видел на
школьной доске. Думается мне, он вряд ли мог привыкнуть к людям, даже если
бы захотел; очевидно, Каманте еще в раннем детстве пережил какую-то травму,
которая его потрясла и напугала, и теперь, если можно так сказать,
ненормальность стала для него нормой. Он, наверное, сам сознавал, как
непохож он на других людей, и в надменном величии духа, свойственном
карликам, полагал, что раз мир непохож на него, стало быть, это ненормальный
мир, а он сам вполне нормален.
Каманте отлично разбирался в денежных делах, тратил на себя немного,
очень мудро совершал сделки со своими соплеменниками, продавая им коз, и
женился он рано, хотя женитьба в племени стоила немало. Но я часто слышала,
как он трезво и со знанием дела философствовал о бренности денег. В общем,
он был в странных отношениях с окружающим миром: легко подчинял его себе, но
был о нем нелестного мнения.
Каманте ничему не удивлялся, в нем не было дара преклонения. Он мог
признавать и одобрять своеобразный ум животных, но за все время, что я его
знала, он только об одном человеке отозвался с похвалой - это была молодая
женщина из племени сомали, которая через несколько лет после него появилась
у нас на ферме. Обычно он всегда и над всем иронически подсмеивался,
особенно над всякой самоуверенностью и бахвальством. Все туземцы любят
поиздеваться, злорадствуют, когда у других дела идут из рук вон плохо, что
отталкивает и раздражает европейцев. У Каманте эта способность была отточена
до изумительного совершенства, он даже к своим неудачам относился почти с
таким же злорадством, как к чужим, получая своеобразное удовольствие от
собственных бед. Я часто встречала такой же образ мысли у многих старых
туземок, прошедших огонь и воду, которые были с судь
бой на "ты", словно кровные сестры, и ко всем ее шуткам относились с
родственным пониманием. Обычно я поручала слугам, работавшим у меня в доме,
раздавать старухам табак - туземцы называют его "томбакко" - по
воскресеньям, утром, когда я еще не вставала. Около моего дома в такие
воскресные дни толпилось удивительное сборище существ, похожих на ощипанных,
очень старых и тощих кур; я слышала их негромкое кудахтанье - туземцы редко
повышают голос - под открытым окном моей спальни. А в одно из воскресений я
вдруг услыхала, как этот оживленный негромкий говор вдруг нарушился
хихиканьем и взрывом веселого смеха: очевидно, случилось что-то очень