"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

Начинается дорога в плен, в неизвестность. Болят ноги, я едва плетусь
за идущим в колонне передо мной. Бросаю вопросительный взгляд на Ганди,
кажется, рана не особенно его беспокоит. Часа через два, а может, и все
четыре мы останавливаемся в большом селе. Ощущение, что я в плену, действует
на меня так, что я ничего больше не воспринимаю. И только когда на нас опять
налетают Иваны и отбирают все, что не надето на мне, начинаю осознавать
безысходность ситуации, в которой нахожусь. Какому-то парню пришлись по душе
и мои ботинки, надо разуваться, а я делаю это недостаточно быстро, и он меня
бьет. Я падаю, ко мне бросается Ганди - и тоже получает по шее, а я остаюсь
в носках, измазанных кровью.
Так что там с моими ногами? Я бы мог посмотреть получше, пока не
поднялся на ноги, но страх перед новыми побоями заставляет меня встать и
плестись дальше. Я все еще не могу понять толком, что же это такое - быть
пленным, в плену у Красной Армии. Со мной можно делать все, что угодно. Меня
можно бить, топтать, а мне - нельзя защищаться от этой своры? Терпеть любой
произвол? Мы беззащитны, у меня никаких прав нет, я вообще не личность - и
все это случилось за какие-то считанные часы. Что же предстоит еще пережить,
вынести, вытерпеть мне и всем нам? А как другие, остальные пленные, они ведь
все гораздо старше нас с Ганди. Многие годятся мне в отцы, а вот этот, что
шагает передо мной, как бы не в деды.
Как всегда, Ганди заговорил первым: "Выше голову, старина, не горюй!
Отобрали у нас все, просто чтоб не тащили с собой в Россию столько
лишнего". - "Неужели в Россию?" - спрашиваю я. "Года на два-три, не меньше,
в трудовой лагерь. Если еще доберемся", - отзывается пожилой солдат, услышав
мой вопрос.
Ходить босиком - этого я никогда хорошо не умел, а тут еще ноги болят и
лед, по которому мы плетемся, ужасно холодный. Не могу поверить, что все это
на самом деле. Трудовой лагерь, на годы? Не могут же они нас просто так - за
решетку, и все. Я думаю, война вот-вот кончится, почему же тогда еще "года
на два-три" - в лагерь?
Идем и идем - на восток. Нас сгоняют во двор большой усадьбы, прибывает
еще одна колонна пленных, у них тоже все отняли. Потом опять шагать по
дороге, но сначала построиться в шеренги по пять человек, ро pjat, так,
наверное, легче нас считать.
"Давай, давай!" - и колонна плетется дальше, на восток или еще куда-то.
И каждый раз, когда нас останавливают на дороге идущие навстречу Иваны, все
повторяется. Ведь кто-то мог припрятать обручальное кольцо, складной ножик
или еще что-нибудь. Если они ничего, что бы им понравилось, не находят,
начинают цепляться, лезут в карманы, хватают за гениталии. Как это все
унизительно!
Когда стало темнеть, нас заперли в каком-то доме, его обитатели,
наверное, сбежали от русских. Я в комнате, которая, похоже, была у хозяев
спальней. Большой комод с умывальником, двуспальная кровать, спинки с
причудливой резьбой. Сколько нас сюда поместилось? А часовые заталкивают все
новых и новых "жильцов", кто уже не может втиснуться, того подталкивают
прикладом. Чудовищная теснота, кто-то громко просит еще потесниться. Наконец
дверь закрывают. Удивительно, что это им удалось.
Оказывается, можно даже пошевелиться. Совершенно темно, окна заклеены
бумагой, это осталось от затемнения, чтобы во время воздушных тревог не было
ориентиров для вражеских самолетов; но все равно какой-то свет сюда