"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

женщина сидит здесь ранним утром? Ей, наверное, лет двадцать, а может, и
меньше. Я заранее радуюсь каждое утро и надеюсь, что охрана не поведет нас
другой дорогой.
Колонна пленных проходит каждый раз совсем рядом с фонтаном, и вот
сегодня незнакомка перебрасывает мне маленький сверток, там кусочек хлеба и
половина огурца. Охранник ничего не заметил. И так теперь почти каждый
день - ко мне летит сверток с чем-нибудь съедобным; это яблоко, помидор или
еще что-нибудь.
У нас, наверное, жалкий вид в наших лохмотьях. Мне-то еще не так плохо,
в госпитале я получил не только новое белье, но и форменную одежду. Но она
ведь одна, и в ней каждый день с кирпичами возишься... Сегодня я напрасно
высматриваю мою благодетельницу, ее у фонтана нет. Нет и на следующий день,
и я грустно топаю мимо.
Каждое утро снова и снова надеюсь, что моя прекрасная незнакомка будет
сидеть у фонтана, но мои тайные желания не сбываются. Но вот мы сворачиваем
за угол, направляясь к развалинам дома, где нас заставляют работать, и тут
из-за стены выскакивает она, сует мне прямо в руку конвертик, и - нет ее,
исчезла в развалинах. В руках у меня записка русскими буквами, кириллицей,
строки выглядят как стихотворение. Когда вернусь сегодня в лагерь, надо
будет прежде всего найти моего Гельмута, моего "учителя" русского языка. Он
бы мне это перевел, но я ведь после госпиталя еще не видел его ни разу.
Как ни ищу вечером, найти его не могу. Кто-то рассказывает мне, что
однажды ночью его увела охрана. Но потом я нашел еще одного товарища,
которого знал еще по лагерю в Ченстохове, и он перевел мне записку. Это
любовный стишок:

Ты хочешь знать, кого люблю я,
Его не трудно отгадать.
Будь повнимательней, читая!
Яснее не могу сказать.

И по первым буквам строк читается: "Тебя", Tebja...
Первый стих по-русски! Я его заучил как молитву. Тихо повторяю сам
себе; вся моя симпатия к этой юной женщине - в этих строчках. Это любовь? Я
не знаю, раньше у меня была только школьная дружба с девочкой из нашего
класса. Так это любовь? Наверное, да, ведь даже мысль о любви с этой русской
красавицей вызывает у меня подъем чувств, но в то же время - и
разочарование; ведь я пленный и ничем не могу доказать ей мою любовь... И я
ломаю голову - что и как я бы сделал, если бы мне такую возможность. С этими
прекрасными мыслями я в конце концов и засыпаю на нарах. Спать на мраморных
подоконниках, где я, бывало, устраивался, теперь строго запрещено. Если кого
застанут ночью, получит сапогом под зад за невыполнение приказа коменданта
лагеря. Помещения, в которых спят по 100 и 150 человек, обходят с проверками
и ночью.
Через две недели меня определили в строительную бригаду, подручным
штукатура. Русскую девушку я не видел с тех пор, как она дала мне записку со
стихом. Недели через три-четыре я уже научился штукатурить стену; правда,
мастеру пока приходится кое-что поправлять за мной. Но я стараюсь, и дело
движется. У нас хорошие отношения с русскими коллегами, каменщиками и
штукатурами. Бывает, угощают нас куском хлеба, огурцом, помидором.