"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

это 120-150 человек.
Пока пленные ее проходят, в комнате орудуют дезинфекторы, каждый угол,
каждую щель на нарах обрызгивают жутко пахнущей жидкостью, она стекает
отовсюду, когда мы возвращаемся. То же самое, что было в пересыльном лагере
в Дембице. А вот с клопами - одно горе. Лезут отовсюду, из каждой щели,
особенно по ночам. Но кусают не всех одинаково. Я, наверное, невкусный, и ко
мне они не очень лезут, так что мне еще хорошо...
На следующий день нас посылают опять на разборку и очистку кирпичей -
мачты ставить некуда. Только на четвертый или пятый день мы едем на "мою"
фабрику и получаем там нужные короткие трубы. С нами сварщик со своим
аппаратом, и мне разрешают ему помогать - держать короткую трубу-переходник
в опоре, пока он прихватывает ее сваркой. И так опора за опорой, мачта за
мачтой.
Что их 132, я узнал только в 1983 году, когда в первый раз после плена
приехал в Киев.


ПЕРВОЕ ПИСЬМО

Нам раздали сегодня почтовые открытки советского Красного Креста и
Полумесяца, каждому по две открытки, чтобы написать родственникам. Опять
фокусы, как тогда в Ченстохове с делением по национальностям? Лагерное
начальство выделило комнату со скамейками и столами, там же ручки с перьями
и водянистые фиолетовые чернила. Кто-то говорит, что это просто марганцовка,
которой смазывают раны. Ерунда, чернила хорошо пишут. Только вот кому
писать? Все волнуются, разгораются споры.
"Иваны закидывают нам удочку, домой эти открытки не дойдут!" -
"Папиросы из них накрутят! Будут пахнуть марганцовкой..." - "Задница ты, вот
кто!" - "Бросьте вы. У них все со смыслом делается. Иваны хотят проверить,
правильно ли мы указали место жительства".
А мне наплевать на эти гадания, потому что в Домбрау, где мы в
последнее время жили, родителей моих, конечно, нет - это же Чехия. Когда
наступали русские, родители мои, наверное, бежали обратно в Бохум, в
Вестфалию. Да кто же знает, удалось ли им туда добраться. Мало ли что
бывает, когда приближается фронт, уж этого я навидался. А вот мой дядя
Август наверняка дома, он ведь еще с 1923 года на пенсии, а мама моя - его
любимая сестра. Когда все жили вместе в большом доме, его комната была на
самом верху, по вечерам дядя всегда запирался на ключ; все были уверены, что
он там слушает иностранные радиостанции.
Все, я решил. Одну открытку я пошлю дяде Августу, адрес его я помню
наизусть. А вторую - нашему учителю английского языка. Он много лет
преподавал у нас в гимназии в Бохуме, всегда рассказывал что-нибудь
интересное. Часто заменял других учителей; с тех пор как началась война, так
бывало сплошь и рядом. Да и никаких других адресов я не помню, так что
больше писать некому.
Вечер, я лежу на нарах и гляжу в потолок. И вдруг меня зовут - беги в
контору, тебе письмо! Я слетел с нар и помчался туда. И правда - там письмо,
письмо от моего брата! Не могу сдержать слез, ведь это первая весточка от
родных! Схватил письмо, бегу назад в комнату, машу этим письмом и кричу:
"Письмо пришло, письмо от моего брата, письмо из Германии!" Надо мной