"Вилли Биркемайер. Оазис человечности 7280/1 (Воспоминания немецкого военнопленного) " - читать интересную книгу автора

признавайся!" - орет на меня, машет перед лицом своей плеткой. У меня во рту
пересохло, не могу произнести ни слова. Кому я мог рассказывать про Железный
крест? Настройке, когда разбирали кирпичи и вспоминали войну? Но уж про
фюрера я ничего не говорил! А что гитлерюгенд? Все ведь там состояли, так в
Германии полагалось. Тогдашний руководитель германской молодежи,
рейхсюгендфюрер Артур Аксманн, в декабре 44-го наградил Железными крестами
целую группу таких, как я, новобранцев, я ведь только одни из них...
И при чем здесь мое письмо и что брат служил в войсках СС? Или все это
связано? Здесь что, тоже закон, по которому отвечают вместе с обвиняемым
члены семьи?
А этот тип вскакивает с места и бьет меня кулаком в лицо. С меня
хватит, я выскакиваю в коридор и бегу в нашу "спальню". Залезаю на свое
место и рычу от злости. Как он смеет меня бить? Сосед меня толкает, он,
наверное, думает, что это я во сне кричу. Никто ведь не видел, что меня
вызывали, или не хотел видеть, потому что, когда вызывают ночью, ничего
хорошего это не обещает; каждый боится, что возьмутся и за него.
Утром, когда шли на завтрак, меня позвал охранник и отвел в кабинет
НКВД. А там капитан Лысенко молча взял меня и повел в подвал. Я уже неплохо
говорил по-русски и спросил, за что он меня сажает. "Ты СС!" - коротко
отвечает он, и я остаюсь один в камере. Окна нет, света тоже, чуть видна
светлая полоска под дверью, но вот Лысенко поднялся по лестнице наверх и
выключил свет в подвале. Теперь полная тьма. Ощупью медленно пробираюсь
вдоль стен, натыкаюсь на какое-то ведро. Чуть не падаю на скамью, это узкий
лежак, холодный и мокрый.
Мне страшно. Что я такого сделал? Не дал этой свинье, этому
"коменданту", бить меня дальше? Злюсь и на себя. Зачем я про этот Железный
крест рассказывал? Все еще им гордился? Но какой же шестнадцатилетний
мальчишка не станет гордиться наградой, какую дают настоящим солдатам и
только на фронте, на передовой? Проходит час за часом, сижу на скамье.
Ходить по карцеру мало толку, опять наткнешься на ведро, я уже раз упал.
Но вот под дверью опять появляется светлая полоска. Пожилой охранник
открывает дверь и протягивает мне маленький кусок хлеба и жестянку с теплым
чаем. Пока из-под двери пробивается свет, стараюсь запомнить, где находится
лежак и где ведро; не хотел бы я снова упасть с чаем и с кусочком хлеба в
руках. Благополучно добираюсь до моего ложа. Часовой не выключил свет в
подвале, может, забыл, а может, сочувствует мне. А передо мной словно все
еще стоит этот с рыжей мордой, орет на меня, бьет кулаком, а я не могу
увернуться. Ненавижу эту сволочь! Надо узнать его фамилию, чтобы потом,
когда он вернется домой и я буду снова в Германии, отыскать этого живодера,
мучителя пленных, чтобы его наказали по заслугам, - другие пленные о нем
такое рассказывают! Если хотя бы половина из этого правда, то... Но выберусь
ли я отсюда? И если да, то когда? Съедаю хлеб, пью чай. Хорошо бы оставить
немного, чтобы было попить на потом, но боюсь разлить в темноте. Выпиваю
все.
Ложусь на скамью, поджимаю колени, стараюсь свернуться клубком, как еж.
Мне холодно, а шинель осталась на нарах в "спальне". Теперь у меня только
одна мысль - как выбраться отсюда живым? Изредка слышны где-то в отдалении
шаги, остальное время - мертвая тишина. Наверное, я заснул - просыпаюсь весь
дрожа от холода, а может, и от страха перед неизвестностью. Мучают голод и
жажда. Уже ночь? И вообще, сколько времени я здесь нахожусь? Мне надо в