"Алексей Биргер. Стеклодув" - читать интересную книгу автора

ухоженной была кожа. В воздухе вокруг него почти неуловимо витал тончайший
аромат. Он улыбался, но глаза при этом казались холодными. На мгновение в
лучах солнца ярко блеснули большие золотые часы на его руке - так ярко, что
даже чуть-чуть ослепили меня.
- Сразу видно, что ты из семьи стекольщиков, - проговорил незнакомец.
Только сын стеклодува станет с таким тщанием и серьезностью следить, как
получаются у него мыльные пузыри - игрушечное подобие стекла.
Я молчал, растерявшись и не зная, что отвечать. Возможно, меня смутила
манера его речи. Она была безупречно правильной, так правильно не говорят
даже дикторы телевидения - только герои плохих книг. И от этой правильности
возникало странное ощущение, будто каждое его слово - маска, надетая на
совсем другое слово, непроизнесенное, будто этому человеку было легче
разговаривать на каком-нибудь грубом жаргоне, и оттого он так тщательно
контролирует себя. Больше того, как я теперь понимаю, что за правильностью
его речи проступала удивительная безликость. Ведь как бы правильно человек
ни говорил, где-то в его речи всегда промелькнет след его происхождения:
северное "оканье", южное "аканье" или другие приметы. А за этим, на первый
взгляд, безупречным господином не чувствовалось ничего - ни места, откуда он
родом, ни сословия, к которому он мог принадлежать.
- Интересно, а чем, по-твоему, мыльные пузыри отличаются от стеклянных
шаров? - продолжал он.
- Ну... мыльные пузыри - это понарошку, - ответил я.
Он рассмеялся.
- Мыльные пузыри - это стекло понарошку, так? И чем же это "понарошку"
отличается от всамделишного стекла? Можешь сказать?
- Стекло - оно прочное и навсегда, - стал объяснять я ему, как
маленькому: мол, взрослый дядя, а таких простых вещей не понимает! - А
пузыри, они сразу лопаются, их на елку не повесишь, и ничего с ними нельзя
сделать.
- Справедливо, - согласился незнакомец, продолжая улыбаться. - Вот
только... зря ты говоришь "навсегда". Любой стеклянный шар когда-нибудь тоже
разобьется. Лопнет, понимаешь? Бах - и нет его. И что тогда останется?
- Осколки, - хмуро сказал я. Этот дядька начинал мне надоедать и
вызывать раздражение.
- Нет, - сказал он. - Не осколки. Подумай хорошенько. Подумай, почему я
здесь.
- А почему вы здесь? - спросил я.
- Может, чтобы на тебя поглядеть и убедиться, что с тобой все в
порядке. Слух о тебе далеко разошелся.
- Вы меня знаете?
- Еще бы мне тебя не знать! - Он усмехнулся. - Я, можно сказать,
присутствовал при твоем рождении. Скажи, чего тебе сейчас хочется больше
всего?
- Я хочу стать лучшим стеклодувом в мире!
- И станешь. Знаешь, когда станешь? Когда найдешь ответ на мой вопрос:
что остается от лопнувшего шара? Может быть, - он заговорил очень серьезно,
не боясь делиться со мной вполне взрослыми мыслями, которых я мог и не
понять, - ты скажешь, что остается жизнь мастера, который этот шар некогда
сделал? Я тебе возражу: жизнь мастера так же мимолетна, как и мыльный пузырь
или стеклянные вещицы, которые, с точки зрения вечности, существуют не