"Дмитрий Биленкин. Лицо в толпе (Авт.сб. "Лицо в толпе")" - читать интересную книгу автора

глазах прохожих, сразу погасли, в необычном поведении собаки никто не
увидел ничего особенного. Я тоже был готов сморгнуть этот инцидент, как
крохотную соринку, однако не получилось. Странно, странно! Я немного знал
эту "блошиную породу" собак; такие маленькие, злые, умные шавки ни с того,
ни с сего не бросаются на прохожих, а бросившись, не сжимаются в комок
отвращения, гнева и ужаса. Должна же быть причина? Собака, по старинным
преданиям, как никто другой чует черта; я едва не расхохотался при этой
мысли.
Но отступить от незнакомца уже не мог. То удаляясь, то приближаясь, я
тащился за ним, куда бы он ни сворачивал. Заподозри себя в соглядатайстве,
я наверняка прекратил бы преследование, но обмануть себя ничего не стоит.
Я гулял, просто гулял и глазел на все окружающее, в том числе и на
незнакомца, который, в сущности, делал то же самое: бесцельно гулял и
глазел. Правда, скорости наших шагов неукоснительно совпадали, но ведь это
могло быть и непреднамеренно...
Кружение по улицам прибавило к моим первоначальным наблюдениям лишь
самую малость. По всему чувствовалось, что незнакомец, как и я, впервые в
этом городе и в этой стране. Все естественно, однако была тут одна
крохотная несообразность. При всем внешнем бесстрастии в незнакомце
угадывалось цепкое, пытливое внимание решительно ко всему, даже к голубям
на мостовой, что для западноевропейца, каким он был или казался, не совсем
обычно, ибо, скажем, бельгийца мало чем удивишь, например, в Австрии, и
наоборот. Тогда, может, американец или какой-нибудь австралиец? Вряд ли.
Австралиец тоже не станет поглядывать на прельстительное богатство витрин,
тем более на голубей и прохожих так, словно все это ему внове.
Но это малое недоумение вскоре сменилось крупным. Не потребовалось
много времени, чтобы убедиться в столь же очевидном, сколь и поразительном
факте: тот инцидент с шавкой не был случайностью. Все прогуливаемые собаки
(других на улице не было) при виде незнакомца выказывали такую
нервозность, точно их будоражил, возмущал и пугал сам его дух. Столь
необычное поведение четвероногих, казалось, должно было приоткрыть
чудовищную истину, однако вполне очевидные сигналы звериного инстинкта не
дошли, даже капелька той жути, которую испытывали собаки, не передалась
мне. "Что за притча?" - спросил я себя в недоумении и тут же нашел
успокоительный ответ. Есть же люди, которых не переносят собаки! - далее
моя мысль не продвинулась. Что-то ей помешало, и даже понятно что. Ведь
наше сознание двойственно: оно чутко настроено на восприятие окружающего,
и оно же тщательно фильтрует сигналы действительности, отсекая все
чересчур необычное, неприемлемое, опасное для душевного равновесия. Так и
я: истина сама шла мне в руки, я же постарался ее упустить.
Дальнейшее блуждание не прибавило ничего. Не находя новой пищи, мой
интерес постепенно сникал, да и утомление давало о себе знать. Я продолжал
волочиться за незнакомцем, все менее понимая, чего я хочу и хочу" ли чего
вообще. Мы шли и шли, брели мимо красочных витрин, мимо затерянных среди
них наглухо запертых подъездов, мимо выдвинутых на асфальт столиков кафе и
фруктовых лотков, мимо табачных и денежных автоматов, бесчисленных
магазинов, ресторанов, банков, закусочных; толпа обтекала нас, когда мы
замедляли шаг, несла нас, как щепки в потоке, мелькали сотни, тысячи лиц,
одурь коловращения затягивала, гул чужой речи уже томил, пробуждая тоску
по родине, все, все делалось ненужным, излишним. Где я, что я, зачем кружу