"Дмитрий Биленкин. Уходящих - прости (Авт.сб. "Лицо в толпе")" - читать интересную книгу автора

наступил. Для Малютки несущественно, день вокруг или ночь, дневной свет
требовался мне. Безразличен он и к бурям, просто некоторые, вот как
сегодня, парализуют связь, и мы зря теряем время. Теперь надо было
наверстывать упущенное. И Малютка наверстывал так, что в глазах рябило. Он
работал безукоризненно, не его вина, что в условиях Наира связь действует
не лучшим образом. Передавали, что этот главный недостаток разведкиберов
совершенно устранен в новой модели, что связь там нейтринная, абсолютно
надежная в любом пекле. Очевидно, так оно и было, но радости я не
испытывал.
Наконец просветлело, и Малютка сбавил ход. Все было тусклым, как на
старинном недопроявленном снимке, мутнело желтоватое небо, серели округлые
вершины "гор, туманились их морщинистые складки; плоские чаши метеоритных
кратеров, над которыми проплывал Малютка, и гряды песка, и откосы скал, и
груды камней - все, все было неотчетливым, смутным, однообразным,
серо-желтым, темно-серым, грязно-бурым, пропыленным, таким похожим на уже
виденное здесь, да и в Солнечной системе, что скулы сводило зевотой. А
глаза смотрели с обычным вниманием и обычным уже безразличием - мои глаза,
отделенные от меня расстоянием, мой несомый Малюткой взгляд скользил по
планете. И то, что видел я, и то, что видел Малютка, фиксировалось
машиной. Пора было посмотреть на мир взглядом Малютки.
Экран взорвался красками. Сотни оттенков всех цветов радуги, таких для
меня привычных и всегда таких неожиданных. Трудно было узнать прежние
скалы, кратеры, плоскогорья, небо - все стало изменчивой абстрактной
картиной, вмещающей в себя то, что Малютка видит в ультрафиолете, и то,
что он наблюдает в инфрадиапазоне, и то, что предстает перед ним в
рентгене, и так далее, и так далее. Десяток образов сразу, настолько
несхожих, будто они принадлежат разным мирам, иным, чем наша, вселенным.
Как может вот эта грозно пылающая высь быть тем самым скучно неподвижным
небом, которое только что наводило на меня тоску и зевоту? Ковровая,
волшебно текучая вязь многоцветных узоров - неужели это сухой и
однообразный намет песка? Какая реальность реальней, где, собственно
говоря, наша, исконно человеческая?
Два года меня учили разбираться в символах этой иной многозначной
реальности, я свободно выделял различные образы, видел одновременно как бы
десятками глаз, тотчас мог определить, что люминесцирует в ультрафиолете,
из-под какой скалы бьет мощный сноп гамма-лучей. Увы, ни один оператор не
способен долго выдержать такое напряжение, волшебство, которое мы сами же
вызываем, в общем-то не для нас. Обо всех интересных аномалиях нам потом
сообщал кибермозг, он же прокручивал соответствующие записи. Все важное и
интересное благодаря Малютке и кибермозгу преподносилось нам, таким
образом, на блюдечке. Такова особенность человекомашинной системы
познания, нам надо было лишь установить, что должно считаться интересным и
важным. Действительно, что? Вот именно: что?
Как только глаза утомились, я отключил зрение Малютки, и снова поплыли
мутно-серые пейзажи, такие привычные, такие родные для человеческих глаз и
такие, увы, невзрачные. Отдохнув, я снова подключился к Малютке, на что он
отозвался удовлетворенным попискиванием, погонял его в разных режимах,
чтобы составить хоть какое-то собственное представление о ландшафтных и
прочих закономерностях региона. Так мы с ним проработали часа три.
- Однако пора и поспатеньки, - потягиваясь и снимая наушники, сказал