"Дмитрий Биленкин. Принцип неопределенности" - читать интересную книгу автора

позволяла видеть этот незримый свет. Кольцо, однако, играло куда более
важную роль. Оно служило прибором, который определял местонахождение
антигравитатора. Сейчас оно было холодным. В стометровом радиусе от
антигравитатора оно должно было потеплеть. Совсем как в детской игре:
"Холодно, холодно... Теплей, горячо!"
Оружия не было. Никакого. По всем расчетам, ни один его поступок даже в
самой неожиданной ситуации не мог вызвать искажения истории. Кроме... Яви
он чудо, оно не вызвало бы сильного резонанса в эпоху, когда все верили в
чудеса. Любое колебание нити затухает со временем, и опасен только обрыв.
Таким влекущим непредвиденные последствия обрывом могло быть невольное, с
целью самообороны убийство. Все же следовало быть осторожным и в мелочах,
потому что теории теориями, а кто их проверял опытом? Кто рискнул бы
проверить?
Ветер явно разгонял облака. На несколько минут успела просветлеть
полоска заката, но отблеск так и не смог пробиться в теснины улочек, где
дома жались друг к другу, как овцы в непогоду.
Становилось холодно. Машинально Берг хотел сунуть озябшие руки в
карманы и удивился, не обнаружив их. Так, еще один мелкий промах! Ослабив
контроль, он сделал жест, который не мог сделать человек тринадцатого века
по той простой причине, что тогда не было карманов!
Внезапно палец ощутил тепло. Берг застыл не веря. Вот так, сразу? Он
заметался по кривым улочкам, пугаясь всякий раз, когда кольцо холодело. Но
мало-помалу он успокоился и стал сужать круги до тех пор, пока не стало
ясно, что от антигравитатора его отделяют стены одного из домов.
В двух крохотных оконцах выступающего над улицей второго этажа горел
тусклый огонек - в доме еще не легли. Это не имело значения. В сущности,
теперь уже ничто не имело значения. Тихая радость удовлетворения охватила
Берга. Теперь все, теперь конец. Милым был этот город, его черепичные
крыши, эта добродушная старина, все, все! Берг запомнил дом, подходы,
осмотрел дверь. Спать здесь ложатся рано, а провести часок в кабачке,
понаблюдать жизнь и приятно и полезно. Потом он вернется, "как тать в
нощи", сделает что надо, и прощай средневековье! Тенью пришел, тенью
уйдет, лишь собаки заподозрили неладное. Врач в двадцать первом веке
критически осмотрит его запачканные сапоги, забрызганный плащ и скажет: "А
ты, брат, очень, очень... Небось и чуму приволок?"
Скорей бы...
Кабачок отыскался неподалеку. К удивлению Берга, никто не обратил на
него внимания. Все сгрудились вокруг скамьи, на которой, багровея от
смущения, сидел вислоухий парень в новых кожаных штанах. Под скамьей
почему-то была лужа. Взлетали кружки, сыпались непонятные Бергу остроты;
было душно, смрадно, со свода огромного очага хлопьями свисала сажа; жар
углей пробегал по разгоряченным лицам, красновато поблескивая на потных
щеках, западал в хохочущие рты.
Никто не взглянул на Берга, когда он пристроился в углу. Только хозяин,
сгорбленный, с перебитым носом мужчина лет сорока, вынырнув из толпы,
осведомился, чего тот желает.
- Ужин, - коротко сказал Берг.
- Издалека? - уловив акцент, спросил хозяин.
- Из Брабанта.
- Ну что ж, ну что ж...