"В.В.Бибихин. Мир" - читать интересную книгу автора

положение, значение, достоинство, функция, роль". Но глядящая на науку снизу
вверх современная философия спешит сдаться ей на милость: "число - понятие
математики".
Мы видели в неспособности науки понять свои понятия слепоту. Может
быть, в этом есть еще и особенное достоинство? Наука, научили нас повторять,
разгадывает тайны мира. Действительно ли наука разгадывает тайны мира, если
она принципиально проходит мимо собственных понятий, прежде всего понятий
единицы и числа? Может быть, единое мира, единства всего, целое на самом
деле никогда не было занятием строгой науки? Так оно и есть. Наука, не
заявляя об этом, "естественным образом" не касается целого, она занята
своими областями. Так же аккуратно, как свои начала, наука - настоящая
наука - обходит и оставляет в покое мир. Когда наука говорит о "еще не
разгаданных тайнах", она говорит не совсем всерьез, да и едва ли она это
говорит. Что тайна, жизни, например, остается и, пожалуй, останется тайной,
об этом наука по-своему хорошо знает. Пафос науки вовсе не страсть к
разгадыванию тайн. Пафос науки в ее чистоте и строгости. Настоящая наука на
самом деле не собрание разгадок. Она даже не собрание познаний и информации.
Все здание европейской науки держится чудом - чудом повторяющейся в каждом
новом поколении исследователей способности видеть в каждом факте и в каждом
открытии не ответ, а вопрос. Нет никакой гарантии того, что эта способность
вдруг не прервется или не будет прервана. Способность видеть и ставить
вопросы, если она вдруг окончится, сразу сделает науку системой суеверий,
собранием примет. Поэтому наука со своим прошлым на самом деле держится на
"теперь": вековая постройка стоит на фундаменте новой готовности по-прежнему
видеть природу как открытый вопрос.
Система якобы научных знаний о "мире в целом" - дело околонаучного
пригорода, научной публицистики. Конечно, печатная продукция научной
публицистики намного превышает продукцию науки.
Настоящая наука не занята сведением концов картины мира с концами,
способность к ней измеряется скорее решимостью удерживаться от почти
неудержимого желания свести концы с концами. Она начинается с нежелания
принимать готовые ответы и поддерживается умением взглянуть на любое
достижение снова как на проблему, ничего не считая окончательно решенным, ни
один вопрос не называя навсегда снятым. Каждое решение - новый вопрос. Наука
занята сохранением остроты вопросов от давящей потребности снять их,
сбережением вопроса в его неснятости от напора смысла. Можно сказать:
наука - это чудом длящееся упрямое противодействие напрашивающемуся смыслу,
сбережение непонятной загадочности того, что есть. "Общий", "цельный" смысл
теснит науку со всех сторон, он как миф неизмеримо древнее науки, смысла
требует все, он ожидается множеством социальных и других заказов. Но всякое
научное открытие - это усовершенствование "архитектуры вопросов" (Ионеско),
появление, после отпадения многих, еще большего их числа большей тонкости,
большей вопросительности. С каждым новым открытием здание вопросов науки
становится громаднее, чуднее. Становится еще менее ясен его "общий смысл",
еще проблематичнее - здание в целом.
Ощущение загадки Целого, делающей возможным развертывание новых
вопросов, так присутствует в работающей науке, что почти никогда в ней не
высказывается. Научная публицистика в этом свете не просто извращение смысла
науки, но она и выполняет за науку вместо науки социальный заказ на смысл и
тем отчасти помогает, чтобы науку оставить в покос. Наука ставит свои