"В.В.Бибихин. Мир" - читать интересную книгу автора

подняться на мировой уровень, как будто недостаточно, чтобы она была просто
самой собой, строгой наукой: история, мы стремимся, должна приобрести
всемирный размах, как будто всемирная история не складывается из истории
каждого человека; хороший конгресс - всемирный и т. д.
"Абсолютная цельность [totalitas, подразумевается - мира], пишет Кант
("О форме и принципах чувственного и умопостигаемого мира". Соч. в 6 тт.,
М.: Мысль, 1964, т. 2, стр. 388),- хотя и представляется понятием
повседневным и легко понимаемым... при более глубоком взвешивании
представляет ... для философа величайшие трудности". Величайшие трудности не
в том смысле, что если приложить предельные усилия, эти трудности как-то
разрешатся. "Величайшие" трудности здесь именно неподъемные. В том же
сочинении, так называемой диссертации 1770 года. Кант не случайно
заговаривает о том, что "может существовать интеллект, хотя и не
человеческий (!), который одним взором ясно мог бы обозревать множество без
последовательного прибавления единиц измерения" (Соч., т. 2, М.: Соцэкгиз,
1940, с. 396). Но что для философа и строгого ученого представляет
величайшие трудности, для нефилософа не представляет.
Настала пора сказать машине человеческого хозяйствования на планете:
остановись. Так уже и делают: выходят на быстроходных лодках, чтобы встать
перед гарпунными пушками китобойцев, ложатся на рельсы, чтобы не прошли
военные грузы. Только какой из поездов теперь надо остановить? Может быть,
уже поздно? Может быть, следовало остановить первый поезд в прошлом веке?
Может быть, надо, как делает образованная общественность на современном
Западе, вообще отречься от того, что называют "империализмом техники",
"империализмом власти", "гегомоническими структурами" (но за чем по существу
стоит необходимая цельность бытия), чтобы "децентрировать" свое "сознание",
одергивая самих себя всякий раз за всякую тень решимости и
целенаправленности, поскольку "империализм мысли" тоже надо пресекать? Но
всякое противостояние остается привязано к тому, чему оно противостоит.
Отталкиваясь от единства, мысль отталкивается именно от него. А разве может
мысль не отталкиваться ни от чего? Или надо обязательно от чего-то
отталкиваться? Когда мысль отталкивается, она вроде бы движется. А если бы
мысль ничто не толкало, она бы не двигалась? Мысль, похоже, должна
двигаться, только тогда мы ее ощущаем. А когда она не движется, ее как бы и
нет. Наша мысль пока никуда так и не движется. Она делала круги и вернулась
к тому же самому. Она начала с невидимости мира, с незнания того, что такое
единство целого, и теперь приходит к тому, что должно было бы быть ясно с
самого начала: что не удастся "объяснить" единое целое. Если даже занятие
науки - не распаковка мира, а задавание таких вопросов, что ответы на них
становятся новыми вопросами, то уж конечно и мы не возьмемся наугад изрекать
о том, о чем молчит наука. Строгость мысли не меньше, а в каком-то отношении
больше строгости науки. Что такое мир? Дальше этого вопроса мы не пошли, и
ответа на него у нас, похоже, не получится. Наш вопрос начинает звучать
иначе, не с обещанием, а с отрешенностью. Во всяком случае, вопрос остается
вопросом, единственно возможный ответ на него - собрание всех вопросов всех
наук.
Это отрезвляющее и смиряющее признание. Хорошо, что мы его сделали хоть
сейчас.
Человечество пришло к нему очень давно. Ведь нетерпеливая распаковка
мира - не только не всеобщее, не только не всегдашнее, но и вообще далеко не