"В.В.Бибихин. Философия и религия " - читать интересную книгу автора

мертвых. Введение непостижимости в догмат о различии сущности и энергий было
философско-религиозным достижением, подобным преодолению арианского
рационализма в Троице. Три Неслиянных и нераздельных" Лица не имеют
отношения к философии. Их "понятийная дедукция" становится или возвратом к
смешению философии и религии, мало что оставляющему от обеих, или
необязательной иллюстрацией, как августиновское пояснение Троицы через
любовь-единение-связь. То же с софиологией. Претензия на философски
обоснованную трактовку Софии как обращенности Бога к миру не выдерживает
критики: смешно, можно сказать с Плотином, будто в простейшем Начале есть
аспекты отношения к чему-то вне его. Другое дело, что София - лицо
библейской истории, откровение о творении. Софийно создан мир. Сплошное
присутствие Софии в творении таинственно. Философия Софии рискует быть
чем-то вроде объявления Бога-Отца тезисом. Сына антитезисом, Духа Святого -
синтезом. Нам кажется, что, беря слово "София" из почтенного контекста, мы
уже что-то имеем в руках, но это не так. Мы можем очень много раз повторить
это слово, не приблизившись к тому, о чем оно говорит. Человек произносит
слово "Бог", пишет Плотин в трактате "Против гностиков", и оно как будто бы
что-то ему обещает. Верьте в Бога, следуйте Богу. Слов, однако, пока еще
мало. Если вы это сказали и этому учите, то покажите, как следовать. Можно
твердить имя Бога и оставаться связанным вещами мира, не умея честным, не
гностическим (отсекающим) образом развязаться ни с одной из них. Развязывать
узлы, запутавшие человека, учит тот терпеливый разбор, то ''узнай себя",
которым занята философия. Ее добротная, добросовестная работа, добивающаяся
последней ясности, дает человеку найти себя, без чего Бог где найдет
человека?
Нужной ясности катастрофически не хватает так называемому всеединству.
Этим словом как будто бы должна описываться связь частей мира с Целым.
"Первоединое существует везде, ибо каждый стакан, каждая чашка... есть
какая-то единица... Большая единица... наверху дана в цельном виде, а в
отдельных вещах лишь отчасти"5. Но первое Единство не имеет отношения к
математической единице, от их смешения предостерегал еще Дунс Скот. Первое
Единство немыслимо, потому что не имеет себе другого; математическая единица
очень даже мыслима (она "мыслимая сущность", ens rationis), потому что
получается путем обособления от другого. Единица чашки либо разделяет
непостижимость первоединства, как в шопенгауэровском мистическом видении
вещи-мира, либо она математическая. и в таком случае ровным счет ом ничего
не говорит о первоединстве, Мы либо окончательно перестаем знать, что такое
"все", раз оно состоит из непостижимых единств, либо "все" как
математическая сумма единиц оказывался пропастью отделена от Целого. Тогда
действительно, прав Лосев, сказать ли все. единство, всеединство или ничто,
разницы нет. Работа философского прояснения здесь пока еще даже и не
началась. Учение о всеединстве у Владимира Соловьева живо не онтологией и
логикой, здесь всеединству опоры нет, а богословием, а именно верой в то,
что Бог должен был каким-то образом позаботиться о мире и не покидать его на
произвол судьбы. Ни философия этой богословской проблеме, ни богословие
философской проблеме целого и частей помочь не могут.
Вернувшись от смесей к чистоте, мы поймем, что философия смотрит туда
же, куда вера. Философия не именует собственным именем то, что ее захватило.
Вера дерзает и именует, полагаясь на свою способность слышать голос Бога.
Она именует то самое, в почитании чего смирилась философия, т.e. дело