"Лев Безыменский. Гитлер и Сталин перед схваткой " - читать интересную книгу автора

великий труд существовал лишь в мало внушавшем доверие переводе 1911 года,
совершенном студентками Бестужевских женских высших курсов. Б. С. Чернышев
решил доверить дело нам, шести студентам (из которых двое действительно
хорошо знали немецкий, а остальные просто были фанатиками, увлеченными миром
гегелевских мыслей). Это занятие естественно заставляло обращаться к
сегодняшней Германии, ее прискорбному фашистскому бытию. Это было тем проще,
если учесть, что в ИФЛИ преподавали многие политэмигранты - в их числе
Дьердь Лукач, Арност Кольман. Бывали у нас Вилли Бредель, Фридрих Вольф,
Эрих Вайнерт. Кроме того, действовало некое подобие "родственных связей" с
московской антифашистской эмиграцией: три наших студента - Вадим Кучин,
Жозеф Гречаник, Рубен Арзуманов - окончили знаменитую московскую немецкую
школу, что на улице Кропоткина...
Конечно, спорили о судьбе Германии, о том, как скоро немецкий рабочий
класс свергнет Гитлера; о том, как быстро в случае нападения Германии на
Советский Союз немецкие солдаты - "рабочие и крестьяне в солдатских
шинелях" - повернут оружие против своих классовых врагов. Да, именно как
быстро, а не вообще - повернут или нет? Спорили об этом даже в июне и июле
1941 года. Я прекрасно помню, как в июле из Германии вернулся Рубик
Арзуманов, которого сразу после подписания советско-германского пакта 1939
года послали переводчиком в наше посольство. Он проработал там до войны и
вернулся вместе с советской колонией в СССР. Мы собрались у него дома,
послушали его рассказы и... снова рассуждали о быстром конце войны и великом
пролетарском интернационализме. Увы, это была не только студенческая
иллюзия, а самообман, внушенный всей системой образования и мышления. Самое
удивительное, что и тогда нам как-то ближе была ставшая врагом Германия, чем
совсем чуждые и далекие Англия, Франция и США (тогда в ходу было сокращение
САСШ). Они были такими чужими, далекими, что я никак не могу припомнить, как
именно мы к ним относились. Даже рассказы уникального в своем роде нашего
соученика - студента литературного факультета Олега Трояновского, учившегося
в американском колледже, - не помогали преодолеть отчуждение: "У нас,
советских, своя особенная гордость..."
Но немецкие пролетарии не поднимались на борьбу с Гитлером. С фронтов
приходили все более тяжелые и непонятные нам сообщения. Непонятные потому,
что терпела поражения та самая родная и любимая Красная Армия, которой
долгие годы отдавал все лучшее советский народ. "Бить врага на его
собственной территории", "Ни пяди своей земли не отдадим" - эти формулы
обладали для нас святой силой, которую еще не сломали в первые месяцы войны
краткие сводки Совинформбюро. В любом случае, когда я 8 августа 1941 года
явился в тот же Сокольнический райвоенкомат, но уже как полноценный
новобранец и будущий красноармеец 6-го запасного инженерного полка, я никак
не мог предполагать, что впереди - многолетняя, тяжелейшая война и
трагические поражения под Москвой и Сталинградом. Ее мне пришлось кончать в
Берлине, в штабе маршала Жукова.
Если и об этом вспоминать, то в моей жизни День Победы - 9 мая 1945
года - был не праздничным, а рабочим днем. Дело в том, что в штабе 1-го
Белорусского фронта, в котором я служил в разведотделе, мы были по-голову
заняты работой. Ночью была подписана в Карлсхорсте капитуляция - но это было
далеко от командного пункта маршала в берлинском предместье Штраусберг. Мы
знали об этом торжественном акте, который был связан с нашей большой
"предварительной" работой. Ведь для того, чтобы капитуляция совершилась,