"Луи де Берньер. Клад Мамаситы " - читать интересную книгу автора

лавчонку, где Кончита торговала выпивкой и мачете. Обе женщины подняли руки
в знак приветствия.
- Мне нужен карандаш и лист бумаги, - сказала Мамасита. - Хороший
карандаш и хороший лист бумаги.
- Бумагу я тебе дам просто так, - сказала Кончита, - но вот карандаш
будет стоить от двух до десяти песо в зависимости от длины. У меня есть один
очень даже неплохой, - с этими словами она достала карандаш из ящика. - Если
его аккуратно затачивать, он долго прослужит. Кто знает, может быть, даже
целый год. Стоит четыре песо.
Мамасита подозрительно изучила карандаш. Когда в чем-то не
разбираешься, надо делать умный вид. Повертев карандаш в пальцах, она
сказала:
- Я дам тебе авокадо с плантации дона Агостина. У меня его еще нет, но
скоро будет.
Кончита вздохнула. Она уже много лет пыталась искоренить привычку к
натуральному обмену, бытовавшему среди жителей деревни, но дорога связала
эту глубинку с большим миром совсем недавно, а старые привычки умирают с
трудом. В любом случае авокадо ей и самой хотелось, поэтому она сказала:
- Ладно, согласна на авокадо, но только большое.
- Я дам тебе очень большое, - пообещала Мамасита, жуя кончик пуро, - а
ты не забудь дать мне бумагу.
Кончита вынула из-под стола тетрадь на пружинке, вроде тех, которыми
пользуются школьники, и осторожно вырвала из нее один листок, который
вручила старой повитухе. Та почтительно взяла его, зажав между большим и
указательным пальцами.
- Бумага, - сказала она таким же голосом, каким люди говорят "гром",
когда собирается дождь.
Вернувшись в свою хижину, Мамасита осторожно перерисовала на бумагу
карту, начерченную ею на пыли, покрывавшей стол. Это была непростая задача.
Если налегать на карандаш слишком сильно, пальцы сводит от боли, если же не
давить совсем, линии получаются бледными и кривыми, идут вовсе не туда, куда
хотелось, и кончаются вовсе не там, где нужно.
- Hijo"e puta,[4] - ругалась тихонько Мамасита, наслаждаясь
возможностью употребить, когда ее никто не слышит, слова, которые никогда не
срывались у нее с губ в присутствии посторонних.
С некоторым неудовольствием изучив завершенную работу, Мамасита
почувствовала, как горькое осознание собственного невежества смешивается во
рту с горьким вкусом сигарного дыма. К тому же зрение у нее стало совсем не
то, что было прежде, и, когда она напрягала глаза, линии начинали темнеть и
двоиться, разбегаться как муравьи и расползаться как змеи. "Ладно, сойдет, -
подумала она, - к тому же, с Божьей помощью, дон Агостин всегда сможет
поправить мой рисунок".
Мамасита положила карту в заплечный мешок, набросила лямку на плечо.
Мешок сшили из плотного белого полотна индейцы, живущие у подножия гор, а по
верху мешка шла двойная коричнево-зеленая полоса. Мамасита снова шагнула из
полутьмы на солнечный свет и двинулась в долгий путь, в конце которого
лежала гасиенда дона Агостина. С одной стороны от дороги раскинулось
камышовое болото, в котором нежились, издавая негромкое урчание, маленькие
кайманы - из-под воды торчали одни пасти да глаза. С другой стороны тянулось
поле с поваленными деревьями, среди которых резвилась одна из кобыл дона