"Томас Бернхард. Культерер" - читать интересную книгу автора

человеку немудрящему, но осознавшему свой удел. Ему так мало требовалось,
что любого человека это испугало бы. И чем беднее были его владения, тем
больше находил он возможностей дарить окружающему его миру что-то ощутимое,
достоверное, целесообразное, даже очень нужное, хотя требования, какие это
окружающее предъявляло к нему, как и ко всем другим людям, были просто
непомерными. Он не обладал особенно выдающимся и особенно глубоким умом,
ничем не выделяясь в этом отношении среди остальных. Скорее совсем напротив:
кругозор его был, пожалуй, уже, чем у других, но в отличие от тех, кто мог
охватить больше, он мыслил гораздо глубже. А ведь это решающий фактор в
работе ума независимо от его широты и направленности.
Только в тюрьме он научился вести счет мыслям, как ведут вычитание и
сложение. Вести игру по данным, подсказанным чистым разумом, чувством и
душевным состоянием, находить решение в этих уравнениях "со многими
неизвестными". Часто мысль, которая приходила к нему ночью, внезапно
становилась для него единственно существенным понятием и определением
свободы и помогала справляться с собой после того большого несчастья,
которое с ним стряслось, когда он в каком-то самоубийственном беспамятстве
пошел на преступление. Но потом он, считавший себя окончательно "погибшим",
вдруг вернулся к жизни. И с этой решающей минуты он открыл, что значит для
человека "мыслить", безмерный, безграничный мир стал для него явью,
очищающей и доступной для сосредоточенной, сконцентрированной мысли в
пределах человеческого сознания. Только теперь, с этого времени, для него
стала существовать земля под ногами, небо над землей, беспримерное вращение
земной оси. За смутными догадками приходило понимание, он вдруг осознавал
стоявшую перед ним цель, и даже следствия, оказывается, действительно были
связаны с причинами. Вдруг он понял, что и на самом деле есть то, что он сам
тоже называл "строй". И сама собой анархия, как справа, так и слева,
перестала существовать для него. Опираясь на математику, он открыл поэзию и
музыку, которые все объединяют.
В последние дни перед выходом из тюрьмы, как ни тяжко было у него на
сердце, как ни мучили его мысли, он старался им не поддаваться, и только на
лице у него появилось какое-то жалкое выражение. В эти дни он особенно
старался сблизиться с другими арестантами, и особенно трогательно было то,
как он хотел закрепить эти отношения надолго, навсегда. Все его поведение,
все попытки можно было обобщить одним словом: "Прощание". Он заговаривал с
людьми, с которыми прежде ни словом не обмолвился, с теми, кто никогда им не
интересовался, да и вообще с людьми, для которых он и вовсе не существовал.
Там, где ему мерещилась хоть какая-то враждебность, он особенно старался
быть приветливым, что-то уладить, хотя ему самому было неясно, что именно.
Ему было важно, чтобы ни у кого из соседей, и вообще ни у кого во всей
тюрьме, не оставалось никаких сомнений в том, что он "хорошо к ним
относится"... "Да, да, знаю..."-говорил он, и все его слушали.
По вечерам в своей камере он старался, чтобы они помолчали,
призадумались,-хотелось почитать им свои рассказики. Постепенно они делали
ему одолжение и стали слушать его чтение; само собой, сначала эти его
рассказики, его "побасенки", его мысли не могли им понравиться; никаких
представлений у них не возникало, они даже приблизительно не воспринимали
то, что он хотел им рассказать. Но иногда они улавливали какой-то образ, им
он нравился, хотя по большей части они заставляли себя слушать внимательно и
не показывать ему, до чего им скучно. "Смешно,-говорил вдруг кто-то из