"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

второгодника-десятиклассника из деревни Яблоновка, который на одной из
перемен вызвал меня в мужской туалет на четвертом этаже и здесь без лишних
слов звезданул кулаком в ухо, да так, что, ударившись об унитаз, я потерял
сознание и потом пролежал две недели дома с сотрясением мозга. Но главное
другое. Я приобрел опыт, который определил всю мою оставшуюся жизнь,
сформировав характер и что-то еще, что кажется мне, возможно, самым главным.
Я не уступил, и с тем пор не уступал никогда и никому, потому что страшнее
того, что я пережил в двенадцать лет, уже не случалось никогда. И тогда, и
сейчас я не сомневаюсь, что унижение для мужчины страшнее смерти, и, мне
кажется, ты в этом должен со мной согласиться.
Хотя вообще-то иерархия достоинств носит весьма субъективный и,
конечно, исторический характер. Когда время грубое, чтобы выжить нужно
обладать качествами сопротивления, но как только нравы смягчаются, вся эта
поэтика мужества становится, скажем так, факультативной, если не натужной.
Но, согласись, даже в самое диетическое время, эти качества не самые
бесполезные, если, конечно, ты не в раю, но до этого пока далеко.
Почему я рассказываю об этом? Чтобы ты лучше меня понял. Ведь ты меня
почти не знаешь, твои референты могут заказать тебе мои книги, сделать копии
статей, но, даже если ты продерешься сквозь постмодернистские или научные
дебри, там вряд ли много обо мне самом; даже мой вполне автобиографический
роман Момемуры написан в игровой манере. А мне хотелось бы, раз я все это
затеял, чтобы ты понял и поверил, что я не сказал и не скажу ни слова
неправды. С фальшью и пафосом труднее, так как это вопросы вкуса и стиля, но
я буду говорить о том, что вижу и помню, а если ошибусь, то не намеренно.
Именно поэтому я понял твою фразу про мочить в сортире - это ведь как
приговская короткая строка, обрывающая стих, ну да ты Д. А. Пригова, скорее
всего, не знаешь; но все равно - вот это неприятие фальши, официоза, пафоса,
торжественности, церемониала - оно в крови нашего поколения, которому одним
из первых довелось ощутить, как стало вдруг исчезать и уменьшаться что-то
огромное, чего все еще боятся, а мы просто не успели и стали первыми, кому
не страшно. Не страшно не потому, что смелее других, как некоторым хочется
видеть (вот, мол, шестидесятники - боялись, потому что трусы, а мы нет) -
просто нам больше повезло со временем, в котором, наконец-то, после всех
сталинских мясорубок и хрущевско-брежневских терок появилась внятная
общественная позиция приватного противостояния для всех, кому эта фальшивая
идеологическая параша по барабану. И мы как-то быстро стали по другую
сторону, чем все остальные.
Правда, здесь мы с тобой расходимся. Не знаю, что у тебя там была за
химшкола, но решиться на то, чтобы в начале 9-го класса пойти в приемную КГБ
на Литейном, 4 и спросить, какой вуз нужно кончить, чтобы в этом КГБ
работать, я это не могу даже в дурном сне представить. Ну, хорошо, по
молодости лет ты хотел быть разведчиком, думал о том, что один человек может
победить целые армии (сомнительно, кстати), смотрел с упоением Щит и меч
(понимаю, хотя не разделяю), но работать-то ты собирался в том самом КГБ,
что преемник НКВД, который расстреливал миллионы и всю страну превратил в
пугливое стадо бесчестных доносчиков.
Я пытаюсь вспомнить себя в девятом классе, вспомнить свои политические
убеждения. И, как мне кажется, никаких политических убеждений у меня не
было. Да и откуда. Родители - не гуманитарии, мать - участковый врач, отец -
инженер, кандидат наук. Дома никакой серьезной библиотеки не было; Голос