"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

уважение сверстников. Тогда все объединялись в какие-то компании, команды,
которые назывались почему-то конторами. Помню еще райкинское выражение из
какой-то миниатюры: дела идут, контора пишет. Понятно, речь шла о совсем
другой конторе, но мне всегда вспоминалась и эта фраза.
И вот эти конторы, то есть компании подростков, ходили вместе и
пробовали, где можно, свою силу. Поедешь за марками в магазин на Невский,
тот, что рядом с кинотеатром Октябрь, и тебя на троллейбусной остановке
подловит контора местных и требует: дай пятачок! И надо либо давать, либо
драться. В нашем доме тоже была компания, но весьма, конечно, своеобразная,
дом был институтский, от папиного сверхсекретного ЦНИИ Гранит, и дети были,
в основном, из интеллигентных семей. То есть, по меркам того времени, не
бойцы, не драчуны, постоять за себя - проблема. И вот в наш двор повадилась
контора из соседнего дома, разношерстная, но уже с отчетливыми полублатными
повадками, соответствующими прибаутками и шуточками. Выглянет одна голова
из-за угла, скроется, и вдруг - свист, топот - прибежали, окружили и давай
выяснять отношения. То есть, на самом деле - искать повод, чтобы подраться.
А так как в нашей компании никто драться не хотел, то, следовательно, задача
еще проще - найти повод, причину, чтобы покуражиться и побить.
И я даже не знаю, почему так получилось, что они - в качестве своего
любимого объекта - выбрали меня. Может быть, из-за внешности, все вокруг
светловолосые и голубоглазые, один я - кареглазый, чернявый, с вьющимися
волосами. Хотя не менее привлекательным было и то, что я всегда пытался
сопротивляться, залупался, как тогда говорили, уже после первого удара орал,
визжал как сумасшедший и, довольно бессмысленно махая руками, бросался либо
на всех сразу, либо на того, кто ближе. После чего мои оппоненты, получив
столь отчетливую мотивацию, как следуют меня избивали. Иногда очень сильно,
иногда так себе, а пару раз, напротив, с деланным смехом уворачивались и
чуть ли не убегали от моей психической атаки, ведь я сознательно косил под
сошедшего с колес. Ну, псих дает, с Пряжки сбежал! Короче, оставляли на
некоторое время в покое, но затем все повторялось.
Не сомневаюсь, что буду помнить об этом всю жизнь. Как я сидел дома,
сделав по-быстрому уроки, и решал - идти гулять или нет. Ведь я понимал, что
происходит. Я стал лакомой дичью, которая ведет себя идеальным для
преследователей образом - дает возможность издеваться над ней, и при этом
трепыхается, сопротивляется, даруя мотивировку для новых и новых ударов. Ты
знаешь, я скажу тебе, больше ничего в жизни я так не боялся. Ведь когда
только они появлялись из-за угла дома, у меня все холодело внутри, все наши
замолкали, цепенели, а эти уже окружали, что-то шутя на счет кастета, мол,
ладно, брось ты, ему и тычка хватит, чтобы соплями умыться, хочешь, чтоб
опять маманю к участковому таскали, и так далее. Я боялся панически,
буквально тряслись руки, мне хотелось плакать, но только что-то доходило то
точки и я себя начинал жалеть, как во мне поднималось презрение к самому
себя. Трус, трус, ну что они тебе сделают. Ну? Ну, набьют морду, ну,
расквасят нос, ну, выбьют зуб, но ведь не глаз же, зуб почти не видно, как
говорила соседка еще по Красной коннице, Евгения Семеновна, до свадьбы
заживет. Но главное другое - пусть и не заживет, но все-таки лучше,
наверное, умереть, чем так бояться. И я спускался вниз.
Все кончилось уже в самом начале 8-го класса, когда контора обидчиков,
избивавшая меня с утомительной даже для них регулярностью, однако не
сумевшая сломать, подговорила разобраться со мной