"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

Америки или Би-би-си не слушали, даже телевизора дома не было, так как мама
считала, что телевизор будет меня отвлекать от занятий, и я, вместо того,
чтобы читать, буду часами сидеть у телека, как соседские дети. Поэтому я был
записан во все библиотеки района - в детскую, взрослую у кинотеатра
Заневский; ходил за книгами к соседям, особенно наверху, где был роскошный
подбор книг, и я читал свои любимые исторические романы, а когда мама
увидела у меня в руках Декамерон, то на мгновение вознамерилась заняться
цензурой моего внеклассного чтения, но ее хватило, кажется, на неделю.
Однако никаких разговоров о политике дома. Помню такую сцену, я лечу
домой после второй смены и кричу маме радостно с порога: мама, Хрущева
сняли! Она то ли ударила меня по лицу, то ли закричала так, что возникло
ощущение удара - не смей так говорить! Она боялась панически, но чего именно
я не понял. Да, во время борьбы с космополитами, моего отца выгнали из ЦНИИ
Гранит и отправили в ссылку на завод в Ростов-на-Дону. Но чтобы когда-либо
дома кто-то говорил скептически о советской власти, даже о Сталине - не
помню, может быть, что-то было, не помню. Но зато в памяти застрял один
момент, я поднимаюсь по лестнице в квартиру к моему другу Косте Оноприенко,
чтобы рассказать о том, как следователи НКВД мучили заключенных, какими
пытками выбивали признания, и во мне какой-то мрачный восторг отщепенства -
я один это знаю, я теперь расскажу другу. Но я-то откуда-то это узнал, и это
точно было до 9-го класса, потому что потом я поступил в 30-ю
физико-математическую школу, и мне стало некогда.
Не знаю, Володя, не знаю. Ты говоришь, что ничего не знал о репрессиях
НКВД, что читал только про разведчиков, но ведь мы с тобой были рядом,
буквально в двух шагах, ну, пять минут ходьбы от Баскова до Красной Конницы,
ну, семь, ведь все так похоже. А я в девятом классе не был даже
комсомольцем. И опять ничего не могу вспомнить по этому поводу, кроме того,
что от всего комсомольского разило какой-то халтурой и ложным пафосом. Я
помню, что и в школе, и в институте комсомольских работников легко было
узнать внешне - они ходили коротко стриженными, в костюмчиках с галстуком и
носили блестящие надраенные гуталином туфли-лодочки, это тогда, когда мы все
были уже в хиповых джинсах, бородах, длинных волосах, переписывали друг у
друга Deep purple и Led Zeppelin, рок-оперу и Джима Мориссона. Более того,
все комсомольские лидеры были троечниками и самыми неспособными, там все
было понятно: ощутить на 2-м или 3-м курсе, что из тебя не будет толка по
специальности и податься по карьерной стезе.
Я это к тому, что ни одного человека, сотрудничавшего в то время с КГБ,
я не знал, хотя многим из моих знакомых предлагали, но все отказывались.
Конечно, может быть, вокруг были и те, кто не отказался, только они,
понятное дело, об этом уже не рассказывали. Однако про КГБ или вступление в
партию все говорил однозначно: туда идут либо подлецы, либо дураки. Я тоже
так считал и считаю до сих пор. Но ты не был законченным подлецом, если я
тебя правильно понимаю, а я считаю, что понимаю, и не был дураком, если,
конечно, за дурость не считать какое-то удивительное незнание своей
собственной страны, ее истории недавнего и более чем смутного времени,
мотивов поступков людей вокруг и так далее.
Потом, когда началась перестройка, за спасительной ширмой незнания
спряталось огромное число советской политической и культурной элиты. Те
самые люди, что сидели в редакциях и, выдумывая какие-то
псевдохудожественные причины, отклоняли все, где теплилась не придушенная до