"Михаил Берг. Письмо президенту " - читать интересную книгу автора

мои 33, когда уже были написаны и Вечный жид, и Василий Васильевич, и даже
Момемуры, купить меня посулами было невозможно.
И как только он понял, что жертва ладьи не принята, интонация сразу
поменялась. Теперь он несколько меланхолично стал размышлять о том, что
такое судьба писателя, и что написать талантливое произведение - только
часть писательской задачи, а вторая - и не менее важная, - это свое
произведение опубликовать. И - продолжал он - примеры того, как талантливые
люди ломаются под грузом безвестности, безденежья и оторванности от
настоящей жизни, многочисленны и печальны. Такие люди начинают метаться,
совершать ошибки, очень часто непоправимые и легко становятся игрушкой в
чужих руках. А здесь кончается литература и начинается политика, причем,
враждебная по отношению к нашей культуре, а все разговоры о свободе и
прочем - лишь фиговый листок. "Вот, Михаил Юрьевич, в вашей среде принято
считать, что КГБ ведет борьбу с литературой. Мол, мы не допускаем до
читателя произведения Мандельштама, Ахматовой и других значительных поэтов.
На самом деле это не так. Не желают их публикаций именно писатели,
занимающие важные позиции в Союзе писателей, они просто стоят насмерть, в то
время как наше желание помочь очень часто натыкается на, без преувеличения,
гранитную стену. Вы скажете, но вы же арестовываете присланные из-за рубежа
издания Мандельштама и даже сажаете их распространителей в тюрьму? Я же
отвечу, не надо подтасовывать факты. Никто никогда не арестовывал книг
Мандельштама и не предъявлял претензий их читателям. Но откройте
американское издание Мандельштама, и вы найдете в нем предисловие Струве, в
котором есть достаточно определенные высказывания откровенно враждебного,
подрывного толка по отношению к советской культуре, и только эти
высказывания заставляют нас забирать эту книгу. Не можем же мы вырезать
предисловие, а сами стихи оставлять? Поэтому имеет смысл не обобщать. Да,
так же бывает и с отдельными писателями, произведение замечательное, а
несколько высказываний делают его непечатным. Конечно, нашим старперам из
Союза писателей все равно, а нам не все равно - мы хотели бы, чтобы
талантливые умные произведения доходили до читателя".
Я не буду сейчас рассказывать о своих ответах, хотя они, возможно,
небезынтересны для тебя, скажу об этом после, тем более, что именно на теме
писательской судьбы твой коллега перешел к тому, зачем я, собственно говоря,
и был вызван на беседу - к моему участию в журнале Литературный "А-Я". Да, я
забыл упомянуть еще об одном козыре, которым он, должен признать, очень
умело пользовался. Он постоянно ссылался на моих знакомых и разговоры с
ними, и цитировал их, причем довольно точно и без иронической интонации, чем
вызывал у меня, конечно, оторопь. Я безусловно, подозревал, что твои коллеги
могут подслушивать телефонные разговоры, это понятно, но он цитировал
высказывания из очных бесед, в Москве и Ленинграде, и я каждый раз с
изумлением замолкал, пытаясь понять, каким образом он мог знать, что мне
сказал Алик Сидоров или Дмитрий Александрович Пригов, если мы были, были - я
пытался быстрее вспомнить, где мы были, каким образом мог быть закреплен
микрофон, и не мог, конечно, сообразить.
Я понимал, зачем эта демонстрация всесильности КГБ, которое знает обо
мне больше, чем знаю я сам, - чтобы я привыкал к мысли, что скрывать
что-либо бессмысленно. И далее начались действительно неприятные вопросы. По
нашим сведеньям вы - редактор А-Я, наряду с тем, кто назван в журнале
Алексеем Алексеевым, а на самом деле, как всем известно, это - Алик Сидоров,